наверняка убьют в спину. Если уже не убили. А враги не поймут, не захотят понять, не позволит глупость и гордость. Им хочется считать себя победителями, а не куклами в руках бледного зла.
Шарль Тагэре Аррой, герцог Эльты, регент Арции и наследник престола, умер молча. Его последняя мысль была не о похоронившей себя в монастыре Соланж и не о семье. Шарло мысленно выкрикнул совсем другое имя, имя, которого в Арции не называли много лет. Умирая, он звал Геро, женщину-кошку, спасшую его в юности. Звал, потому что в последние свои мгновенья увидел наползающее на Арцию зло, от которого уже не мог никого защитить.
Не знаю, что на меня нашло, но я не могла больше здесь оставаться. Солнышко светило, бабочки летали, цветочки пахли, Эрасти сидел, обхватив колени руками, и смотрел в небо, меня же охватило какое- то неистовое бешенство. Я возненавидела и этот сад, и могущественного мага, изображающего из себя раздавленную жабу. Все! Хватит! Я возвращаюсь, и будь что будет, но сначала я выскажу Эрасти все, что думаю.
Он повернулся ко мне без особого желания, но на этот раз мне не было дела до его высоких чувств.
Геро что-то сказала, и он с усилием вернулся в настоящее. Странно, такой он ее не видел. В серых глазах не было ни сочувствия, ни понимания, только ярость и боль.
– Что с тобой? – Он попытался взять ее за руку, но женщина с неожиданной злостью ее отдернула.
– Ничего, кроме того, что я чуть не превратилась в такую же самовлюбленную бестолочь, как и ты!
– Геро…
– Я уже и сама не знаю, сколько лет как Геро. Правда, не знаю, потому что, пока я прыгала вокруг тебя, в мире, который ты поклялся защищать, прошло Проклятый… Тьфу ты… Прошло неизвестно сколько лет. Когда ты соизволишь забыть о своей утрате, в Арции и спасать-то нечего будет.
Он словно бы во сне слушал ее злые, резкие слова и постепенно начинал понимать и то, о чем она говорит, и то, что она права. Во всем права!
– Ах, тебя предал друг! – Лицо Геро было белым от бешенства. – Тебя предала подруга! А ты сам?! Разве ты не предал Ларэна? Не отдай он тебе Кольца, он, может быть, и справился бы с этой тварью из моря. Он понадеялся на тебя, а ты все забыл ради этой… Циалы! Правильно она сделала, что тебя бросила!
– Геро!
– Не хочешь, не слушай. Сад большой. Я за тобой по кустам гоняться не буду. Мне пора возвращаться. Сделаю, что могу. Мне до тебя далеко, но мне не наплевать, что там происходит. Ты думаешь, ты один способен любить? Да что ты знаешь о любви?! Что ты сделал во имя своей любви? Носился с ничтожной бабенкой, во всем ей потакал, хотя мог взнуздать ее, она бы и пикнуть не смела, а потом не дал ей самую главную цацку. И в придачу забыл о том, ради чего ты должен был жить. Пока я тебя не знала, я злилась на Рене, который бросил все и ушел с Залиэлью. Он меня любил и лгал, что вернется, но любовь не превратила его в ничтожество. Он себя не предал, а значит, и меня. Я его любила таким, как он есть, не требовала от него стать другим, но и сама другой не становилась. Я знала, куда и зачем он уходит, и я его не удерживала. Это был его долг. Это была его судьба. А твоя судьба в чем? Сидеть под деревом и рыдать о несбывшемся?! И кто ты после этого?! Скажи мне, кто?! А, что с тобой говорить, – она махнула рукой, – ты не только не маг, ты даже и на человека-то не тянешь. Так, существо без костей… Прощай.
Она повернулась и пошла, почти побежала среди цветущих кустов. Он молча смотрел на качающиеся ветви, сомкнувшиеся за ее спиной, а потом вскочил и бросился следом.
Анри Мальвани разбудил далекий детский плач. Младенцев в доме не было уже лет восемь, и маршалу сначала подумалось, что ему все приснилось, однако плач продолжался, захлебывающийся и безнадежный. Анри приподнялся на локте, пытаясь понять, какая ора. Камин уж не светился, дрова прогорели до конца. Стояла какая-то особо вязкая тьма, дом спал, спали люди и вещи, рядом тихо дышала Миранда, а со стороны окна неслись и неслись приглушенные двойными зимними рамами прерывистые судорожные звуки. Неужели кому-то пришло в голову в такой холод бросить ребенка прямо на площади Ратуши?! Анри, чтоб не тревожить жену, перескочил через спинку кровати и стремительно, но совершенно бесшумно оделся. Пытаться что-то разглядеть сквозь замерзшее стекло не имело смысла, и маршал, накинув подбитый мехом плащ, вышел на улицу. Лицо обожгло холодом. Вечером шел снег, но теперь облака разошлись. Полнолуние было всего два дня назад, и пустынную площадь заливали потоки серебряного света. Похоже, с той поры, как прекратился снегопад, по пушистому белому ковру не прошел ни один человек.
Анри глядел на окружившее его белое безлюдье и вдруг почувствовал себя бессмертным и бесконечно, невероятно одиноким. Захотелось поднять голову к черному небу и завыть протяжно, по-волчьи, призывая навеки ушедшее, утопая в волнах лунного света, как в омуте. Он не понимал, что с ним происходит, просто сердце, которое так часто называли тигриным, рвалось от дикой, древней боли, не доступной ни людям, ни зверям. На грешную землю маршала вернул новый отчаянный вопль. Не смягченный хаонгскими стеклами, он уже не казался детским криком. Где-то поблизости плакала кошка. Анри облегченно вздохнул, но на звук все же пошел. Нельзя сказать, чтоб маршал Арции был в восторге от мелких родичей своего геральдического покровителя, но, если просят о помощи, спаси, даже если это кошка или воробей, тем паче он все равно проснулся и вышел на мороз.
Мальвани перешел через площадь, обогнул ратушу и оказался на улице Святого Мишеля, дальним концом упиравшейся в Замок Святого Духа, а ближним во дворец Анхеля. Здесь был главный вход в Ратушу, перед которым высилась колонна, увенчанная гербом славного города Мунта [101]. В вышине расправляли заиндевевшие крылья Орел и Ворон, а у подножия колонны сидело несколько кошек – темные хищные тени на белом снегу. Вскинув острые морды к черному, как и они сами, небу, твари тянули свою извечную песню, похожую то на плач, то на издевательства.
Анри с удивлением смотрел на столь неестественное по зиме сборище. Кошачьими песнями в месяце Агнца никого не удивишь, но зимой, да еще после снегопада, когда с ходу промочишь нежные лапки… Внезапно одна морда обернулась к маркизу, затем другая, третья. Звери оставили Коронный Столб и двинулись к гостю, а из их глоток вновь вырвался душераздирающий вопль. Сам не понимая, что делает,
