– Так я ж письмо завозил. Господин капитан приказали сначала в Шарли. Да мне не трудно. Подумаешь, четыре хорны!
– Что за капитан?
– Дейгарт который. Он за Данар ходил, на этих… смотреть. – Капралу явно захотелось выругаться, но он сдержался.
– Кому письмо, помнишь?
– Еще б не помнить. Марион Нику, златошвейке в замке Шарли, в собственные руки. Невеста она ему, господину капитану то есть.
Невеста… Будь у него невеста, разве он не писал бы? Если б ее звали Мэллит, еще как бы писал! Каждый день по четыре раза, а перед битвой – восемь. Пусть Марион Нику дождется своего Дейгарта. Смелый он человек, если ходит за Данар и женится накануне войны, а вот ты – дурак, даром что герцог. Ожегся на Адгемаре, теперь ищешь подлость во всех.
– Что-то не так? – глаза капрала были несчастными, словно у потерявшейся собаки. – Я, почитай, и не задержался. Всю ночь гнал.
– Ты все сделал правильно, – заверил Робер, – война только подгоняет любовь. И что, у господина капитана невеста красивая?
– Да я ж ее не видел, – расплылся гонец. – Меня на воротах к господину барону завернули. Он у них ранняя пташка, а уж любопытный! И то сказать, племянник его у нас в полку, а он сам бы и рад, да скрючило его. Так что письмишко я передал, обсказал, что знал, коня сменил, перекусил малость – и сюда!
– А как же «собственные руки»? – пошутил Повелитель Молний. – Влюбленная девица ради письмеца в любую рань встанет.
– Да господин барон сам спросил, есть у меня письмо или нет. Видать, не первое оно.
– Хорошо, можешь идти.
Робер некоторое время рассматривал свои руки. Дурная привычка, появившаяся после исчезновения браслета. Хозяин Шарли – убежденный холостяк и завзятый собачник, мог встать ни свет ни заря. Капитан разведки Сэц-Арижа мог влюбиться в златошвейку и слать ей письма. Златошвейка могла оказаться незаконной дочерью скрюченного барона. Что с того, что гонцы раз за разом заезжают в замок Шарли? А что с того, что они с Альдо раз за разом ходили в гоганские трактиры?
Робер проверил пистолеты, нахлобучил шляпу и вышел из кабинета. Никола торчал в приемной. Что ж, сейчас и проверим, кто сошел с ума.
– Капитан, мне нужны вы и десять, нет, двадцать человек по вашему выбору.
– Куда едем? – Карваль и не подумал удивиться. – И когда?
– Сейчас. Проедемся по окрестностям.
– Вы хотите выбрать поле будущего боя?
– Да.
Зачем он соврал? Если кому в этом мире и можно верить, то именно Никола Карвалю. Пока капитан при всей его дури видит в Повелителе Молний вожака, он незыблем, как четыре Окделла.
– Завтра в полдень совет, – напомнил Карваль.
– Мы успеем.
Хватит ли двадцати человек? Будем надеяться. Брать больший отряд – привлекать ненужное внимание. Или он последний осел, или лис в норе все-таки есть.
Глядя в окно на осеннее солнце, невольно ждешь тепла, но его нет и быть не может. Осенью не стоит надеяться. Робер Эпинэ придержал Дракко и махнул рукой, подзывая своего капитана.
– Мы едем в Шарли. У меня есть основания полагать, что там кое-кто скрывается.
– Кто?
– Сейчас узнаем.
Если он ошибся, ничего не изменится. Если не ошибся, по большому счету, тоже – дом уже горит, кто бы его ни поджег! И все равно лучше идти в Закат с открытыми глазами, чем в Рассвет на поводу и в шорах!
– Там Райнштайнер?! – Глаза Карваля загорелись охотничьим огнем. Никола так и не простил бегства бергера ни себе, ни своим людям, но Робер был рад, что Ойген жив. Он не желал Эпинэ зла, и он приказал ломать двери, чтоб вынести Жозину…
– Я ищу другого человека.
Ойген давно или за Данаром, или в Дораке. Жаль, им так и не удалось довести до конца разговор. Как же бергер говорил: глупость Манриков, павлинье золото и благородство Эпинэ породят зверя… Глупость Манриков никуда не денется, так же как и гайифские деньги. Значит, к кошкам благородство! Енниоль не зря предупреждал о шаре судеб на изломе эпох.
– Монсеньор, я поеду первым.
– Нет, Никола, это мое дело.
– Но если там Райнштайнер…
– Да хоть бы сам Леворукий!
Ворота были открыты. То ли обитатели Шарли были бдительны и заблаговременно узнали отряд, то ли,
