жизнь справедлива. Какова бы ни была вина, она дает возможность искупить ее перед собой и вечностью. А теперь вернемся, нас уже заждались.
Тоскливый собачий вой разорвал ночную тишину, и Даро, торопливо вскочив, подбежала к окну. Так и есть! Белая собака покрупнее эллской борзой сидела на крыше флигеля и выла, задрав узкую морду к закрытой облаками луне. Самым страшным было, что ее видела и слышала только она. Белая собака не оставляла следов, она непонятно каким образом забиралась на крышу, куда и кошке было трудно влезть, и сразу же пряталась, стоило позвать на помощь. Но она была, в этом Дариоло не сомневалась. Это не было ни сном, ни сумасшествием. Белая собака подбиралась все ближе и ближе. Мирийка не сомневалась, что на самом деле это Дафна, вернувшаяся, чтобы отомстить. Именно поэтому ее никто не видит. А Рито и Сандер далеко.
Первый раз Дариоло услышала о белых собаках от Миранды и страшно испугалась, вспомнив Мирию и смерть Рено, но потом поняла, что тревога была ложной. Псов было много, их видела герцогиня, и они больше не показывались. Нет, то были обычные собаки, хоть и светлые, а эта... Первый раз она ее услышала вскоре после Нового года. Донесенный ветром отдаленный вой был едва различим, но сердце Даро стянуло ледяным обручем. Она разбудила Миранду, они просидели вместе до рассвета, вслушиваясь в каждый шорох, но больше ничего не произошло. Утром герцогиня объяснила, что или ей все приснилось, или какой-то незадачливый пес и вправду малость повыл, в чем нет и не может быть никакой беды. Дариоло почти успокоилась, тем паче больше кварты все было спокойно, а потом началось. Всякий раз ближе и ближе. И ни одна живая душа ничего не замечала.
Она попробовала написать Александру, но отчего-то на хаонгский лист ложились лишь расплывающиеся от слез просьбы о том, чтобы он скорей приехал. Он и примчался, бросив армию на Игельберга, но... собака исчезла. Исчезла не только из ночей, но и из памяти. Даро ЗАБЫЛА о ней, а когда Миранда поведала Александру о ночных кошмарах его возлюбленной, та сначала ничего не поняла, а потом, к всеобщему облегчению, призналась, что обо всем забыла. Когда рядом был Сандер, все было хорошо, но он вернулся на свою войну. «Филипп позволит нам пожениться, ведь взамен я отдам ему Данлею», – сказал он на прощание. Сандер был уверен в успехе, и, когда он был рядом, Даро не сомневалась, что так и будет. Но Александр уехал, а на следующую ночь все началось сначала...
Дариоло молилась, ставила свечи святой Циале, жгла отвращающие зло травы, клала под подушку необработанный аметист и цветы иммортелей. Не помогало. Миранда ей сочувствовала, хотя была уверена, что ее подопечную терзают кошмары, а собака подходила все ближе. В ночь, когда Даро ее увидела – белое мерцающее пятно у замковой стены, у нее начались схватки.
Роды прошли благополучно. Девочка родилась здоровой, но роженицу преследовал собачий вой, которого не слышал никто из суетившихся рядом женщин. Когда ребенка унесли все к той же Люсьене, все еще не отнявшей от груди маленького Шарло, Даро уснула и увидела Дафну. Циалианка смотрела на нее с тем же вожделением и уверенностью, что и в день, когда Рито ее прикончил. Больше Дариоло не запомнила ничего, ее била лихорадка, а приходя в себя, она видела то озабоченное лицо Миранды, то воющую за стенами Малве белую бесхвостую суку. Это был бред, ведь она не вставала с постели!
Герцогиня привела старую травницу, счастливо избежавшую лап синяков, остерегавшихся портить людям жизнь севернее Фло. Старуха, недоверчиво глядя на медикуса, объявила, что Даро испортили и что ей не будет покоя, пока у того, кто это сделал, не отберут заговоренный талисман или пока он не добьется того, чего хочет от своей жертвы. Медикус заявил, что нечего верить полоумной старухе. Даро с ним согласилась. Кто мог желать ей зла, кроме Дафны, а та умерла.
От родов она оправилась быстро, но, едва лихорадка прошла, проклятая собака исчезла из бреда, чтобы являться наяву. Сначала она проникла в первый двор, а потом стала взбираться на крышу флигеля. Два раза молодая женщина будила Миранду, но они видели лишь черепицу, то освещенную луной, то мокрую от дождя. Герцогиня решила спать со своей подопечной в одной комнате, но Дафна укрылась в снах, и это было еще страшнее. Дариоло, бессильная что-либо изменить, не способная даже шевельнуться, видела, как циалианка подходит все ближе, а ее отвратительные черты все время меняются, превращаясь в чудовищную насмешку над лицами отца, Рито, Сандера. Дариоло просыпалась в холодном поту, долго лежала с открытыми глазами, а потом решила, что кошмар наяву лучше, чем во сне, и сказала Миранде, что будет спать одна.
Собака вернулась не сразу, две или три ночи Дариоло провела спокойно, а потом вновь раздался угнетающий душу вой. Женщина стояла, глядя на призрачного пса, и не знала, что ей делать. Рито бы на ее месте попробовал убить циалианку еще раз, но Даро никогда не была столь смела. Молодая женщина отошла от окна и села на постели, обхватив голову руками. Проклятый вой не смолкал ни на мгновенье, убивая и волю, и способность мыслить, оставляя лишь страх, топкий и бездонный, как болотная трясина. Стуча зубами, Даро попробовала помолиться, но знакомые с детства слова путались и тонули в нарастающем ужасе. Она не смогла вспомнить ни «Творец всезнающий и всемилостивый», ни «Эрасти светлый и милосердный, смертию своею души усомнившиеся укрепивший».
Детская молитва равноапостольной о добрых снах тоже куда-то канула, Дариоло попробовала вспомнить хотя бы ее, но отчего-то из памяти всплыли другие слова, чужие и непонятные: «За мойрэ дека не каллон гобъердо де вье санта квэ нанос авеназа...»
Губы Дариоло услужливо повторяли то, что приходило в голову, и с каждым словом приходило облегчение. Отчего-то она закончила не обычным для всех молитв «арде», а ничего не означавшим «Ло», утонувшем в мягкой тишине. Собака замолчала, а Даро внезапно поняла, что делать. Нужно уехать из Мальвани, и все наладится! Главное – добраться до Мунта, и она будет в безопасности. Если бы мирийку спросили, откуда в ней такая уверенность, она бы не смогла ответить, но единственным спасением для нее была столица...
Артур Бэррот опустился на одно колено и поцеловал руку жене маршала Мальвани. Тот, кто наблюдал за грациозными и точными движениями молодого рыцаря, никогда бы не догадался, что его еще мучают полученные у Гиваты раны, но это было именно так. Впрочем, куда больше Артура мучило то, что он не мог сражаться. Когда виконт Барре встал, то первым делом потребовал доспехи, в которые, несмотря на протесты отвратительного толстого медикуса, и облачился при помощи верного оруженосца. Увы, прав оказался толстяк, Артур попытался поднять меч и упал на камни двора. Следующий раз он поднялся лишь через три дня.
