благодарны.
– Ваше Величество, – Маркус Гамбрин слегка понизил голос, – не следует предоставлять обвиняемому возможность раз за разом возвращаться к обоснованию прав Раканов и подчеркивать, что Оллары были признаны Золотыми землями и Его Святейшеством и отличаются от династий Гайифы и Агарии лишь сроком пребывания у власти, тем паче, ряд династий правит еще меньше. В том числе родственная вам династия Мекчеи, чей приход к власти во многом напоминает воцарение Олларов. Кроме того, посол Дриксен окажется в весьма затруднительной ситуации в случае обсуждения саграннской кампании. Я имею в виду рукотворный паводок.
– Мы понимаем, – наклонил голову Альдо, – тем более у вас как у представителя Гайифской империи тоже возникнут определенные сложности. Если речь пойдет о причинах, побудивших Адгемара Кагетского послать своих подданных… Простите, попросить своих соседей напасть на Варасту.
– Я не понимаю, что Ваше Величество имеет в виду.
– Это не так уж и важно, – улыбнулся Альдо. – Хорошо, конхессер, мы не станем касаться случаев, которые страны Золотого Договора не считают преступлениями. Что до готовивших процесс барона Кракла и графа Феншо, то мы приняли решение об их отстранении еще до вашего визита. Имена тех, кто их сменит, будут объявлены утром в Гальтарском дворце.
– Благодарю Ваше Величество за понимание, – посол Его Величества Дивина с достоинством поднялся, – теперь я спокоен.
– Мы также вам признательны, – кивнул Альдо, – за дружеское участие. То, что ваши советы несколько запоздали, никоим образом не умаляет их в наших глазах.
– До свидания, Ваше Величество.
– До завтра, конхессер, мы будем рады вас увидеть снова.
Слова были вежливыми, но Дикон достаточно знал сюзерена, чтоб понять – Альдо в бешенстве. Ричард и сам был готов вытряхнуть из морщинистого человечка заменившую ему душу труху.
Юноша коротко поклонился гайифцу, жалея, что в кабинете нет портрета Рене Эпинэ, принимающего ключи от Паоны. Сюзерену картина тоже нравилась, но все портил развевавшийся на первом плане «Победитель Дракона». Может, его чем-нибудь зарисовать? Каким-нибудь трубачом или летящей Победой?
– Истинные Боги! – Альдо вскочил, едва за гайифцем скрестились алебарды гимнетов. Теперь сюзерен если кого и напоминал, так грозовую тучу, только молний не хватало. – Всякий павлин будет нам указывать… Ты помнишь, что Ворон про эту шушеру говорил? Что она не лучше Олларов. Правильно говорил, мы это им еще припомним… Жаль, не сейчас.
4
Комнаты были небольшими и очень светлыми. Они не походили ни на кельи, ни на монастырскую гостиницу, в которой Робер пробедовал четыре года. После глупой дворцовой роскоши и превратившегося в казармы особняка Эпинэ обычный человеческий уют казался трогательным и хрупким.
– Ты вся в цветах. – Робер хотел поцеловать кузине руку, но Катари неожиданно подняла голову – пришлось целовать в лоб, очень горячий. – У тебя лихорадка?
– Нет, что ты, – женщина отодвинула в сторону изящный томик и улыбнулась, – это бывает… в моем положении, а цветы… Они слишком роскошны. В юности я любила фрезии и маки. Помнишь, сколько их в Эпинэ? Целые поля, по которым гуляют табуны. Один раз Мишель взял меня посмотреть, как они пляшут. Он говорил, наши гербы стали алыми от маков…
Когда поля цветов обернулись закатным пламенем, а весна – осенью? Прежде думалось, в Ренквахе, теперь кажется, раньше.
– Ты не сердишься, что я тебя позвала? – Руки Катари привычно перебирали янтарь. – Его Высокопреосвященство говорил, ты занят.
– Ерунда, – поспешил заверить Робер. – Я собирался зайти к неким Капуль-Гизайлям, только и всего, это терпит. Ты молодец, что меня позвала, а то я совсем тебя бросил. Прости меня, пожалуйста.
– Это ты прости… Без тебя все рухнет, я же вижу, а у меня просто страхи. За маленького, за тебя, за Айри… Она тебе пишет?
– Нет, но так и должно быть. Одного человека в Надор не пошлешь, а гонять из-за писем целый отряд глупо. Айрис знает, что после Излома я приеду, так зачем писать?
– Любовь таких вопросов не задает, – вздохнула Катарина, – любовь просто пишет, даже если не знает, куда. Даже если ее писем не ждут.
– И опять ты права, – пошутил Эпинэ и вдруг добавил: – Мэлли… ца приехала.
– Мэллица? – переспросила кузина. – Странное имя. Звучит как алатское.
– Воспитанница Матильды, – это не вранье, но и не правда, – я ее любил…
– Любил? – Светлые глаза стали огромными. – Не любишь?
– Я не знаю, Катари. – Он никогда не втянет кузину в заговор, кровавые игры не для нее, но о Мэллит с ней говорить можно, вернее, можно только с ней. – Я уже ничего не знаю… Она любит Альдо… Полюбила с первого взгляда, а я полюбил ее. Мне удалось стать ей другом, на большее я не надеялся. Мы спали в одной комнате, то есть она спала, а я с ума сходил, даже завел себе женщину. Красивую. Очень красивую и очень странную.
Потом мы уехали, сначала – в Сакаци, затем – в Талиг. Все понеслось, как с горы, но я знал, что люблю, а меня не любят. Знал, пока мы не встретились, нет, не так! Пока она не увидела Альдо и не пошла за ним… Мне хотелось ее схватить, запереть, отправить назад, но не из ревности. Все умерло, мне даже сны больше не снятся…
– Бедный. – Кому она говорит: ему, себе, Создателю? – И девочка эта бедная… Потерять тебя – это несчастье. Это страшней, чем влюбиться в тень. Приведи ее ко мне… Я еще не монахиня, я могу взять к себе подругу.
