король талигойский, объявляем, что те, кто защищал и защищает от внешнего врага границы…»
Это будет первый манифест, подготовленный Повелителем Скал, но чьи границы, Талига или Талигойи? Фок Варзов служит на Севере, а сюзерен отдает Марагону дриксенцам. Временно, но об этом никто не должен знать. Написать «талигойские границы»? Но в манифестах так не пишут… Ничего, сюзерен исправит.
«… кто защищал и защищает от внешнего врага границы, невиновны в наших глазах и не могут быть обвинены в…»
– Жанетта Маллу здесь! – Вопль судебного пристава сбил с мысли. Дикон раздраженно поднял голову: на свидетельском месте стояла худенькая горожанка.
– Назовите свое имя. – Голос гуэция звучал непривычно мягко.
– Жанетта, сударь, – женщина стиснула руки, – я вдова… Мой муж умер год назад. Он был аптекарем… Очень хорошим аптекарем…
– Принесите присягу.
– Именем Создателя, – рука Жанетты прильнула к Эсператии, – своим спасением клянусь… Скажу все, как было.
– Высокий Суд принимает вашу присягу. Господин обвинитель, эта женщина будет правдива. Спрашивайте, но будьте милосердны к ее горю.
– Да, господин гуэций, – пообещал прокурор. – Сударыня, вы привели своих детей к епископу Оноре, он благословил их и дал им выпить святой воды?
– Да, господин.
– Суд понимает, воспоминания для вас мучительны, но во имя справедливости расскажите, что случилось, когда вы с детьми вернулись домой.
– Кати закапризничала… Это моя младшая… Была… Я думала, устала, головку напекло, мы же долго ждали… Зашла соседка, попросила ниток. Синих. У меня было, я дала… У матушки Мари краснолист зацвел, я пошла поглядеть, мы загово рились. Я вернулась, а они оба… Рвет, бледные, пот холодный… Я подумала, в огороде чего-то наглотались… Я за рвотный камень, потом за уголь… Базилю полегчало, а Кати все хуже и хуже. Меня не узнает, дом не узнает, мечется, кричит, что все зеленое… Потом ей крысы привиделись. Я говорю, нет их, а она плачет, аж заходится, прогнать просит… Матушка Мари старшего унесла, а я с Кати так и просидела… До конца…
– Еще раз прошу простить Высокий Суд за причиняемые вам страдания. – Кортнею было не по себе, да и кто бы мог вынести этот кошмар. – Как вы поняли, от чего погибла ваша дочь?
– Я думала… – прошептала Жанетта, – думала… Я не хотела верить… Оноре был таким добрым, но… Я помогала мужу, я знаю, что такое дождевой корень…
– Значит, вы узнали яд? По каким признакам? – деловито задал вопрос Фанч-Джаррик. Ему были нужны ответы, и он спрашивал. Дай такому волю, он и к умирающему пристанет.
– Где вы сталкивались с дождевым корнем? – уточнил Кортней. Это был важный вопрос, но Дику показалось, что гуэций просто вырвал Жанетту из равнодушных лап.
– В аптеке, – бездумно произнесла женщина… – Вытяжка из него помогает при болезнях сердца.
– По каким признакам вы узнали яд? – повторил Фанч-Джаррик, и Дику захотелось его придушить. – Вам доводилось видеть отравленных таким образом?
– Нет, сударь, но Поль… Мой муж заставил меня заучить все про то, чем мы торговали…
– Поль Маллу основывался на труде Просперо Вагеччи «Трактат о ядах, кои, будучи употреблены должным образом, целительные свойства проявляют», – пояснил Фанч-Джаррик. – Госпожа Маллу, не могли ли ваши дети случайно принять тинктуру дождевого корня или отравиться ею в саду, где вы выращиваете лекарственные травы?
– Нет, – покачала головой женщина, – нет…
– Вы так в этом уверены?
– У нас не растет дождевой корень. – Жанетта говорила все тише. – Аптеку мы запираем… И дверь, и шкафы с лекарствами. Мы завтракали все вместе, потом я повела детей в Ноху… Я взяла Базиля и Кати, и мы пошли… Пошли…
Она все-таки расплакалась, ухватившись за оказавшегося рядом судебного пристава. Гуэций угрюмо взглянул сначала на обвинителя, потом на Ворона.
– Полагаю, вопросов к Жанетте Маллу больше нет?
Вопросов не было, было желание вытащить убийцу из Заката и поставить перед этой женщиной. Или хотя бы сровнять его могилу с землей, потому что Дорак был хуже Франциска и его пасынка-Вешателя…
2
Ну зачем было тащить на свидетельское место задыхающуюся от горя мать?! И так ясно, что детей отравили и отрава была в святой воде. Кто бы это ни сделал, ему нет прощения ни в этом мире, ни в Закате, но судят не отравителя, судят человека, которого раз за разом травили. Не вышло, теперь убивают другим способом, а Штанцлер – свидетель. И Салиган – свидетель… Еще один мерзавец, которому соврать, что вина выпить. И надо ж было Дикону ухватить этого угря… Началось с ревнивой служанки, кончилось смертью Удо, если кончилось…
– Раймон Салиган является свидетелем трех непосредственно связанных с данным разбирательством преступлений, – объявил Фанч-Джаррик. – Я прошу разрешения допросить его сразу обо всем.
– Это разумно. – Кортней обернулся к Ворону. – Если не будет возражений со стороны защиты, суд склонен удовлетворить просьбу обвинения.
– Удовлетворяйте, – бросил Алва, ему было все равно.
