«Мой дорогой Эпинэ, благодарю тебя за чудесную записку…»
«Сударь, вы были так милы…»
Твою кавалерию, надо забыть о синей смерти и писать так, словно все в порядке. Улик внук не оставил, а ночной кошмар и лживый голос не доводы…
«Твою кавалерию, сколько можно валяться?! А ну поднимайся и живо ко мне, в Тарнику, касеру пить, лентяй эдакий. У меня новая дайта, вылитая Мупа, но пока без имени.
Два письма были готовы, и Матильда взялась за третье. Оно вышло подлиннее.
«Ваше Высокопреосвященство, я обращаюсь к вам не как к лицу духовному, а как к другу моего друга. Мы больше не увидимся, и я не стану говорить вам, куда направляюсь. Вы все поймете сами, но я не найду себе покоя, зная, где оставляю дорогих мне людей. Герцог Эпинэ слишком благороден, чтобы уцелеть, а Ричард Окделл доверчив и неопытен. Я прошу вас о них позаботиться.
Они больше не встретятся, незачем. Эпинэ останется с сюзереном, а она будет спаивать крыса и надеяться на Левия. Знал бы Робер, кем он был для нее на самом деле, был и остался, несмотря на всех доезжачих и кардиналов… И всего-то одна ночь, а не забыть.
P.S. Моя последняя просьба касается моего внука. Я посылаю вам алую ройю. Пусть орден Славы примет ее как вклад за спасение души Альдо Ракана. Это все, чем я могу ему помочь».
Чернильница закрылась без вывертов, звонко и весело щелкнув крышкой. Красивая игрушка на красивом столе. Кедровые гирлянды, улыбающиеся лица, пчелки, бабочки, оленята… Тот, кто заказал краснодеревщикам все это великолепие, кусаться и царапаться не любил и не умел, за что и поплатился. Хотела бы она, чтоб Альдо вырос травоядным? Чего она вообще хотела?
В приемной пахло касерой и чесноком. Дуглас развалился в малиновом кресле, Лаци и сержант-южанин стояли у окна, смотрели в зимний парк. Снег так и не пошел, на серых ветках бурыми шишками торчали птицы.
– Тебя зовут Дювье?
– Да, Ваше Высочество. – Какая славная физиономия, немного похож на Ферека, только старше.
– Это письмо отдашь Роберу, и вот еще что…
– Да, Ваше Высочество?
– Ты обедал?
– Обедал.
– Тогда отправляйся, а то в самом деле стемнеет.
– Будьте здоровы, Ваше Высочество.
– Буду. – Камень и письмо Левию остались в руке. Смеркалось, на замерзшие яблони наползали полные снега тучи. Почему она отказалась от помощи единственного друга? Да потому что дура старая!
– Дуглас, я должна тебе сказать одну вещь. Лаци, ты куда? Тебя это тоже касается!
– Что-то случилось? – Темплтон вскочил и замер, словно сделавшая стойку дайта. – С Робером?!
– Эпинэ пришел в себя, ее ним все в порядке. – Какая серая зима, все как пеплом засыпано. – Лаци, я решила. Утром мы воозвращаемся в Сакаци. Дуглас, ты нас проводишь?
4
– Ты не рано встал с постели? – задал сакраментальный вопрос сюзерен. – Выглядишь, прямо скажем, не блестяще. Садись. Да не туда, в мое кресло, оно глубже.
– Я не рано встал, а поздно. – Лучше кресла сейчас только кровать. – Я про Удо…
– Мерзкая история, – наахмурился Альдо, – от начала до конца. Мы с Дикоэном успели за упокой выпить, а он, оказывается, просто удрал.
– Как удрал? – Кабинет Его Величества начал медленно раскачиваться. – Кто?
– Да Удо же! – Альдо досадливо махнул рукой. – Хотя ты же ничего не знаешь!
– Я знаю, что он оказался Сузой-Музой…
– Именно. И я, дурак такой, решил, что он поразвлечься решил. Это Борн-то! Ты есть хочешь?
– Скорее, выпить, – признался Робер. – Шад-ди у тебя варят?
– Сварят, куда денутся. – Альдо звонить не стал, а рывком распахнул белгую с золотом дверь. – Шадди и горячего вина! Обед через час в Полуденной столовой… Так вот, Робер, я был зол, как все закатные кошки. Мало мне ошларовской дряни, так друг, с которым сорок пар сапог истоптал, из тебя шута делает. Как я Сузу-Муз; у не придушил, сам не знаю…
– Он признался?
– В шутках – да, в том, что хотел тебя убить, – нет.
– Он не хотел. – Потолок опустился и теперь медленно кружился над самой головой. – Салиган врет!
– Ты знаешь про Салигана? – переспросил сюзерен. – Откуда?
– У меня был Карваль. – И выставленный из столицы теньент Грейндж, но про него промолчим. – А разве это тайна?
– От тебя – нет. Постой…
