ненависти.
– Сударыня, – голос Альдо напряженно зазвенел, – я прошу вас оказать нам одну услугу… Не скрою, мы очень на вас рассчитываем.
Катарина не ответила, только подняла глаза, голубые, как небо над старым аббатством.
– Сударыня, – повторил сюзерен, – не знаю, известно ли вам… Мы решили судить герцога Алва, и судить открыто. На совести этого человека множество преступлений, они не могут оставаться безнаказанными. Вы были свидетельницей многих его злодеяний, и вы уцелели. Мы просим вас стать на сторону обвинения.
– На сторону обвинения? – переспросила Катари, сжав платок. – Нет.
– Поймите, – сюзерен не удивился, он ждал этого, – то, что мы ждем от вас, не оскорбит честь эории. Я знаю, вы восхищаетесь Беатрисой Борраска, бросившей обвинение своему мучителю. Ваше мужество, да простится мне такое слово по отношению к прекрасной женщине, стало легендой. Не бойтесь, скажите правду, этого требует справедливость. Этого требует память Окделлов, Эпинэ, ваших братьев.
– Я не боюсь. – Катари отбросила свой платок и встала. Губы ее дрожали. – Я не боюсь. И я не стану говорить!
– Закатные твари, почему?! – Альдо тоже вскочил, теперь мужчина и женщина стояли лицом к лицу. Святой Алан, он же все еще сидит!
– Почему вы не хотите сделать то, что велят справедливость и честь? – глухо спросил сюзерен. – Неужели слухи о вашей любви к кэналлийцу правдивы? Простите, если я оскорбил вас.
Королева молча покачала головой, ее губы совсем побелели.
– Так почему же? – Сюзерен протянул руку, намереваясь усадить собеседницу в кресло, но Катари отступила.
– Потому что я знаю, что такое Багерлее, – просто сказала она, – а вы не знаете.
– При чем здесь это? – Альдо оглянулся, и Дик прочел во взгляде сюзерена недоумение. – Ричард, ты понимаешь, о чем речь?
– Нет. – Юноша и вправду не понимал. Катари не умеет лгать, и она не любит Ворона, не может любить!
– Видите, сударыня, – к Альдо вернулась его всегдашняя галантность, – герцог Окделл тоже не понимает. Мы умоляем объяснить нам ваше упорство.
Катарина судорожно вздохнула, тонкая рука метнулась к цепочке с эсперой.
– Меня должны были судить. – Голубые глаза смотрели мимо короля, то ли в окно, то ли в глаза Создателю. – Манрики приходили к тем, кто знал меня… Так же, как вы ко мне. Они хотели того же – суда.
Ваша сестра, герцог Окделл, сказала «нет». И госпожа Арамона с дочерью, и младшая Феншо… Как я могу сделать меньше их? Я не предам человека, который спас моего супруга ценой своей свободы, а теперь я вижу, что и жизни.
– Катари. – Как она может ставить свою жизнь вровень с жизнью Фердинанда?! – Катари, вспомни, что ты говорила о Вороне! О том, что он делал с тобой… Как ты можешь его защищать? Он…
– Ричард Окделл, – она почти шептала, но это было громче всех криков Айрис, – стыдитесь! Ваше Величество, я была откровенна с сыном Эгмонта. Я говорила с ним как с другом, доверившись чести Повелителей Скал. Я была королевой, он – сыном мятежника. Сейчас все изменилось: Ричард Окделл – друг Вашего Величества и цивильный комендант столицы… Я – жена узника Багерлее. Мне не место в столь блистательном обществе.
3
– Вы верите этим сказкам? – Марсель заставил себя пожать плечами и проглотить пару маслин. Завопи он от радости, папенька бы не понял, и потом, сплетня была слишком хороша, чтоб оказаться правдой. – Но если Ворон топил «гусей» в Хексберг, кто рубил змея в Олларии?
Отец щедро полил острым маслом привезенный из Валмона мягкий сыр (другого он на памяти Марселя не ел).
– То, что произошло у эшафота, мог сделать только Алва, значит, это был он, но люди склонны принимать желаемое за действительное. Ракану придется доказывать, что Кэналлийский Ворон у него в руках. Уверяю вас, узурпатор покажет пленника, по крайней мере, послам. Надеюсь, вы знаете, кто является дуайеном Посольской палаты?
– Ургот. – Ворон в Багерлее, а не в Хексберг, а ведь чуть было не поверилось. – Маркиз Габайру.
– Исключительно достойный человек, – кивнул Валмон, смакуя сыр. – Я встречался с ним в юности. Тогда вся Оллария лежала у ножек Клотильды Дюмэль, а мы с Габайру и тогда еще не Бонифацием предпочитали лежать не у ножек, а между… Увы, Бонифаций променял Кло на совершенно никчемное создание, за что и поплатился. Как вы его нашли?
– Он… – Марсель замялся, подыскивая слова, – внушителен, хоть и не так, как вы.
– Он младше на четырнадцать лет, – наставительно произнес папенька. – Я написал о вас маркизу Габайру.
– Вы желаете, чтобы я отвез письмо?
– Разумеется, нет. Ведь я лишил вас наследства за дезертирство и переход в урготское подданство.
– Значит, я дезертировал? – уточнил Марсель. – Что ж, я так и думал. Армия – пренеприятная вещь. Утренние вставания, отсутствие горячей воды, какие-то приказы… Я с трудом дотерпел до Урготеллы и понял, где мое место.
– Не пытайтесь обмануть собственного отца, скрывая истинную подоплеку своего отвратительного поступка, – строго произнес граф Валмон. – Вы, будучи пьяным, разгласили интимную тайну герцога Алва,
