– Я боялся, что Ворон, – юноша почувствовал, что задыхается, – если его осудят, как Ринальди, он должен драться со всеми по очереди, а он… Ты не знаешь, как он фехтует, это… Все равно, что с Леворуким драться…
– Про таланты Алвы наслышан, – лицо сюзерена оставалось хмурым, но он больше не злился, – только пустить их в ход Ворону не удастся. Ты же слышал, что сказал законник. Преступник выбирает между ядом и мечом. Полагаю, Алва предпочтет меч.
– Ринальди должен был драться. – Если б речь шла только о нем, Дикон бы не спорил. – Наверное, выбрать меч – значит принять бой.
– Ринальди был Раканом, – объяснил сюзерен, – а Раканы выше эориев настолько же, насколько эории выше ординаров. Обвиняя и осуждая Ракана, эории становятся преступниками в глазах истинных богов, а преступление смывается кровью. Это же очевидно!
– Да. – Дикон почувствовал, как с его души валится холодный серый камень. Да что там камень, целый надорский утес. – Ринальди должен был драться не с Эридани, а с Лорио и остальными…
– Стой, – вдруг велел Альдо, хватаясь за шнур, – мы не о том говорим.
– Мой государь? – Светловолосый гимнет в закатном плаще напоминал Леворукого. Не хватало только ухмылки и кошки на плече.
– Кракл и этот, второй, здесь? Пусть войдут.
– Повиновение государю.
Альдо отбросил со лба волосы и недовольно поморщился:
– С анаксами не дерутся, Дикон, но я не собираюсь гнать на убой своих вассалов.
– Мой государь? – Длинный, худой Кракл и низенький, не то чтобы толстый, но какой-то круглый Джаррик вдвоем являли собой забавное зрелище, только Дику было не до смеха.
– Мы желаем знать, – сюзерен успел стать лицом к окну, – что означает выбор между мечом и ядом.
– Осужденный мог выбрать способ казни. – Кракл отвечал уверенно, так говорят лишь те, кто знает.
– Хорошо, – руки Альдо были сцеплены за спиной, – что значит «выбрать меч»?
– Это считалось более почетным, – барон явно не понимал, о чем идет речь, – эорий в присутствии свидетелей бросался на собственный меч.
– А если он не выбирал ничего? – продолжал расспрашивать Альдо. – Мы не желаем неожиданностей.
– Такое было только раз, – Кракл сосредоточенно свел брови, – только раз…
– Сициний Батиат в 15 году Круга Волн, – подсказал Фанч-Джаррик. – Он испугался, и Манлий Ферра довел казнь до конца. Тогда же в кодекс Доминика вписали, что эорий, отказавшийся от права на смерть от собственной руки, умирает от чужой. В некотором смысле это стало возвращением к более ранним законам, когда род смерти соотносился с Домом, из которого вышел обвиняемый. Преступники из Дома Волн подлежали отравлению, преступников из Дома Ветра пронзали стрелами, вассалов Молний казнили мечом, а Скал – копьем.
– Иными словами, во время действия кодекса обмануть правосудие пытался только Батиат?
– Во время царствования Эрнани Святого, – торопливо уточнил Кракл. – Но позже преступников все чаще казнили сначала гимнеты, а потом – палачи. Последним, пожелавшим умереть от собственной руки, был… был…
– Альбин Гариани, осужденный в 202 году Круга Волн, – не ударил в грязь лицом чиновник. – Казнь пришлось отменить до решения Эсперадора, так как конклав к тому времени объявил самоубийство грехом.
Альдо резко развернулся:
– Если герцога Алва приговорят к смерти, – глаза государя недобро сверкнули, – он сможет выбрать между ядом и мечом, если он откажется от своего права, то умрет как Повелитель Ветра. Мы сказали, а вы слышали.
2
– Дитя мое, вы прелестны. – Женщина в сером платье расправила золотые оборки и улыбнулась. Она была добра, красива и недавно потеряла мужа, но имя ее Мэллит не помнила.
– Благодарю, – начала гоганни и замолчала, потому что во дворце она была Мэллицей Сакаци. Даже не Мэллицей, а Меланией, воспитанницей самой царственной. Так хочет любимый, и ничтожная не огорчит его.
Девушка не знала, что случилось, но ее сердце не было камнем, а глаза – стеклом. Она чуяла беду и читала страх на чужих лицах. Боялись все, кроме Первородного, и это было плохо, потому что наступала последняя ночь. До полуночи Первородный еще может взять в руки огонь и остановить реку, потом станет поздно.
Мэллит умоляла, она стояла на коленях, заклиная любимого ночами Луны и его кровью, а он смеялся и не верил. Брат достославного из достославных преступил закон, и рука Судеб его покарала, но любимый не верил и в это. Гордый и справедливый, он решил, что правнуки Кабиоховы задумали обман, и отвернулся от них, но молот Судеб бьет наверняка – к утру город внуков Кабиоховых будет мертв, и только Луна оплачет ушедших.
– Золотистые топазы просто созданы для ваших глаз…
– У Его Величества безупречный вкус…
– Но платье должно быть зеленым.
