пережили все мятежи и угодили на плаху потому, что Манрикам захотелось от них избавиться, или это и есть возмездие? Если не мстишь ты, мстят за тебя, но кто? Не Создатель же…
Дракко остановился и опустил голову. Так он стоял у ворот Агариса, но крысы из Олларии еще не ушли.
– Лошади боятся идти вперед. – Можно подумать, он не заметил.
– Вижу. Вы все еще не верите в проклятие?
– Нет, Монсеньор, но в этом городе есть много неприятного.
Сзади – сгрудившиеся всадники и испуганный храп, впереди – мощные, облитые лунной мутью стены. Раньше в Нохе молились, потом стали убивать друг друга, а теперь молитвы смешались с кровью. Когда убивали Айнсмеллера, на небе было солнце, почему же убийц захлестнула лунная зелень? Луна холодна, она знает больше солнца, как пепел знает больше огня.
– Вы правы, Никола, едемте домой.
4
Она не спала, она стояла у окна и ждала. Достославный из достославных думал о шаре судеб, ничтожная Мэллит – о любви и о мече, занесенном над головой Первородного в Ночь Расплаты.
За обитыми шелком стенами спали слуги и бодрствовали стражи, а гоганни не могла ни первого, ни второго. Мир раскачивался, словно она летела на качелях над мглистой бездной, но не было в полете ни радости, ни легкости, только гибель.
–
–
– Нет! – Девушка изо всех сил вцепилась в показавшийся ледяным подоконник, отвратительное лицо треснуло, разбилось на тысячи тысяч осколков, шорох остался. Так не скребутся мыши, не шепчутся листья, не шуршит одежда.
–
Шепот кружился по спальне мушиным роем, обливал лунной мутью, обручем сжимал виски, сыпал в глаза ледяное крошево, но опустить веки было немыслимо – из тусклого марева тотчас проступали тонкий прямой нос и твердый подбородок. Остальное скрывала дрожащая пелена, как вода прикрывает утопленника.
–
–
–
–
–
–
–
–
– Нет! – Мэллит закричала. Только для того, чтобы не слышать шепота. Крик прошел рябью по зеленеющей воде и угас, полные губы презрительно скривились, лицо выросло, заполонило всю комнату, оно было спящим и зрячим, далеким и едва не касающимся раны на груди.
–
–
–
–
–
–
–
–
