Тем ли, что хотел добра всем, кроме себя?
Тем ли, что поступил в услужение злу вопреки твоему желанию?
Что мне делать? Ответь!
Если мой брат Гирш стрелял в человека только за то, что тот унижал его поркой, то как же мне отплатить за мое унижение?
Кто мы, господи? Гроздья или змеи в твоем винограднике? Если гроздья — убереги нас от порчи; если змеи — вырви наше жало!
Слышно было, как за окном дребезжит на рельсах конка.
Разносчица пирожков неистово предлагала свой товар:
— Пирожки! Горячие мясные пирожки!
Шахна вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. Со стены на него глядел император. Чем больше Семен Ефремович вглядывался в него, тем отчетливей на лице самодержца проступали знакомые черты Беньямина Иткеса, получеловека-полуовна. На голове его величества чернела ермолка, а в руке был уже не скипетр, а филактерии.
— Пирожки! Горячие мясные пирожки! — стонала разносчица.
Если бы не этот голос, Семен Ефремович, наверно, рехнулся бы.
Надо дождаться вечера, подумал он, боясь взглянуть на стену. Разве станешь при свете расхаживать по городу в наручниках? От Георгиевского проспекта до Большой улицы полверсты, не меньше; не успеешь дойти до дома, как тебя тут же схватят и препроводят в ближайший околоток, а то и прямо в Лукишки, в тюрьму; и не смей возражать, увещевать, объясняться — сомнут, растерзают. Кому ты докажешь, что ты не беглый каторжник, а толмач его высокоблагородия Ратмира Павловича Князева, что его высокоблагородие изволил пошутить, заковал тебя токмо для назидания и до тех пор, пока он с Антониной Сергеевной не вернется из Риги.
Надо ждать вечера.
Или, может, никуда не уходить, оставаться до его приезда, тут, в кабинете, вместе с ними — императором и Беньямином Иткесом, у которого на боку длинная позолоченная шашка.
Семен Ефремович снова глянул на портрет и зажмурился.
Господи! Если он отсюда уйдет, не сочтет ли Ратмир Павлович его уход бегством?
Уйти, как только стемнеет!
Уже темнеет.
Уже в доме напротив портной зажег керосиновую лампу.
Как далеко до нее, как далеко, подумал Шахна. До нее столько же, сколько до Мишкине, до его детства, до отцовской козы с козлятами, хотя между ними только эти казенные, эти заржавевшие наручники.
— Пирожки! Горячие пирожки с мясом!
Шахна знал эту торговку: высокую, длиннорукую, в мужских ботинках.
Вечно растрепанная, она время от времени извлекала из лоточка свой товар и впивалась в него зубами, видимо, таким образом набивая ему цену.
— Кошерные!.. Только что из печи! Как огонь горячи! Покупайте!
Семен Ефремович открыл окно, высунулся и крикнул сверху:
— Эй!
Торговка подняла голову и, испугавшись, бросилась прочь.
От нечего делать Семен Ефремович принялся ходить из угла в угол, стучать наручниками по облупившимся стенам, по письменному столу Князева, осыпать себя и полковника самыми страшными проклятиями.
— Наручники!.. Кошерные… горячие… с мясом, — простонал он и опустился на стул.
Тьма за окном еще больше сгустилась.
Шахна сидел неподвижно за князевским столом и, казалось, дремал. На самом же деле это была не дрема, а какое-то сладкое, избавительное забвение, блаженная, бесчувственная отрешенность, какая бывает у детей и притихших после грозы деревьев.
Пистолет, мелькнуло у него, пистолет.
Звеня наручниками, Семен Ефремович попытался выдвинуть один ящик, другой.
Тщетно!
И уж совсем Семен Ефремович опечалился, когда стал перебирать в памяти, кто — если ему удастся выбраться отсюда — кто мог бы его расковать.
В синагоге ломовых извозчиков лучше не показываться.
Мама-Ротшильд, кантор Исерл, синагогальный староста Хаим только обрадуются, что он в наручниках.
Так ему и надо, скажут.
И еще в свое презрение закуют. С ног до головы.
А еврейское презрение весит больше, чем кандальные цепи.
В раввинское училище?
Рабби Элиагу мертв. А рабби Акива умеет отмыкать только железные засовы Торы.
Семен Ефремович с ужасом обнаружил, что во всем Вильно, в этом большом городе, населенном тысячами и тысячами людей — евреев, литвинов, поляков, русских, караимов, — нет ни одной души, которая могла бы прийти ему на помощь.
Один.
Один!..
Как подумаешь — он только две ночи был не один. Две ночи, которые провел с братом Гиршем в тюрьме.
К кому же пойти?
К антиквару Гавронскому?
И тут в темном лесу Шахниной памяти зацвенькала неказистая хриплоголосая птица — Магда!
Как же про нее забыл?
Магда! Прачка Магда!
Она ни о чем не станет его спрашивать — со свадьбы ли он бежал, с каторги ли. Магда впустит его, распилит на нем наручники; если надо, зубами перегрызет. К ней! К ней!
Магда простит ему все прегрешения — и трусость, и презрительное равнодушие, приютит его в своей убогой квартирке на Конской, где он первый и единственный раз в жизни познал ядовитую радость плотской любви, где случайная женщина с загрубевшими, шершавыми отстирки руками учила его искусству, так с той поры ни разу ему и не понадобившемуся.
Семен Ефремович вдруг поймал себя на мысли, что Магда, эта бесстыдница, эта горемыка, сделает для него больше, чем всемогущий и всесильный бог.
Встреча, которая еще совсем недавно казалась невозможной, даже опасной для его будущего, вдруг сделалась желанной и необходимой.
Семен Ефремович вспомнил, как на прошлой неделе, дав околоточному с Конской улицы два бумажных рубля, он расспрашивал служивого, не знает ли тот такую прачку Магду. «Кто ее на Конской не знает», — степенно отвечал тот; вспомнил, как допытывался, есть ли у нее ребенок или нет.
— А тебе надо, чтобы ребенок был или чтобы его не было? — томил Шахну неведением околоточный, стараясь вытянуть из него как можно больше денег.
Теперь Семен Ефремович уже знал, что в том беспамятливом угаре, в том подсиненном аду ничего от их несчастливого и столь случайного скрещения зачато не было. Теперь уже его не страшили ни расшатанная кровать, ни груды чужого накрахмаленного белья, которое Магда разносила по утрам своим клиенткам, ни ее искренние, нетребовательные ласки.
Тем не менее по мере того как Семен Ефремович приближался к Конской, сердце его все больше полнилось стыдом и тревогой.
Вина, вина, вина — вот наши наручники до гроба, размышлял Семен Ефремович.
Может, господь бог руками Князева защелкнул на нем наручники, чтобы руками Магды их отомкнуть?
