Ей надо поскорее вернуться в море.
Нет. Эта мысль оформилась в виде тумана, неосознанного, но отчетливого.
Ей следует вернуться к этому мужчине. Калебу.
На лестнице прозвучали шаги.
– Маргред?
Она вздрогнула при звуках этого глубокого голоса. Уж слишком он походил на…
– Ты одна?
В дверях возник высокий мужской силуэт. Он был одет в грубую одежду рыбака, холщовые штаны и рубашку, которая, впрочем, ничуть не скрывала необычайной красоты вошедшего.
Дилан…
Молодой селки предъявил права на соседнюю с ней территорию пару десятков лет назад. Она терпела его из-за молодости и присущего юноше чувства черного юмора. Ну да, и еще на него было очень приятно смотреть: он был красив какой-то утонченной и яростной красотой. Однажды она даже задумалась, а не закрутить ли с ним…
Она слабо улыбнулась и покачала головой. Уж слишком серьезно он старался угодить ей.
Он обратился к ней по-английски, поэтому и она ответила на том же языке:
– Как видишь.
Дилан пересек комнату и оперся локтями о подоконник рядом с ней. Выделывается, решила девушка.
Налетевший ветер взъерошил его темные волосы.
– Пожалуй, ты слишком много времени проводишь одна, – обронил он.
Маргред метнула на него изумленный взгляд.
– Ты говоришь это от своего имени? Или принца?
– Конн беспокоится о тебе, естественно.
– Не понимаю почему.
– Он хочет, чтобы ты была счастлива здесь.
– То есть он хочет, чтобы я произвела на свет детеныша селков.
– Принца очень беспокоит сокращение нашей численности, – осторожно произнес Дилан. – По результатам последнего подсчета, нас осталось меньше двух тысяч.
Маргред вопросительно выгнула бровь.
– По результатам последнего подсчета? Неужели Конн действительно верит в то, что король и другие, кто живет под волнами – так селки вежливо именовали тех, кто очень редко или вообще никогда не принимал человеческого облика, – явятся к нему, чтобы он и их сосчитал?
– Но ты же не станешь отрицать, что с каждым годом нас рождается все меньше.
Она ничего не стала отрицать. Ее неспособность родить своему партнеру ребенка стала причиной подлинной, пусть и тайной, скорби лет сорок или пятьдесят тому назад.
Маргред с деланным равнодушием передернула плечами.
– Низкая рождаемость – это цена, которую наш народ платит за бессмертие. В противном случае моря нами просто бы кишмя кишели.
– Но вместо этого наша численность сокращается. Когда-то наша популяция пребывала в равновесии, но сейчас нас умирает слишком много.
– И вновь рождаются в море, – заметила Маргред. – Так было всегда.
Как произошло и с ней самой семь веков назад.
– Не всегда. Селки, умирающие без своей кожи, не могут возродиться. Они прекращают существование.
Воспоминания нахлынули на нее, подобно крови из старой раны.
– Моего партнера убили браконьеры. Так что можешь не объяснять, что происходит с селки, который умирает без своей шкуры.
Дилан внимательно наблюдал за ней.
– Я оскорбил тебя.
Но она не собиралась доставлять ему даже такого удовольствия.
– Как бы то ни было, это так. Может, он бы и сам выбрал такую судьбу. У бесконечного существования тоже есть свои… недостатки.
– Ты чем-то недовольна?
Недовольна, опустошена, одинока, не нахожу себе места… Маргред упрямо задрала подбородок.
– Мне просто скучно.
Он впился взглядом в ее лицо.
– Я слышал, ты развлекаешься на берегу.
– Тебя это интересует, потому что…
– Быть может, тебя обслуживали бы лучше и ты получила бы больше удовольствия, если бы направила энергию на представителей своего народа.
Маргред склонила голову к плечу.
– Занимаешься сводничеством для принца, а, Дилан?
– Всего лишь высказываю дружеское предостережение. Общение с людьми может принести и неприятности тоже.
– Но ты ведь и сам – наполовину человек, разве нет?
Он строго поджал губы.
– Невозможно быть кем-то наполовину. Ты или селки, или нет. Ты или живешь в море, или умираешь на суше. Что до меня, то я – селки, как и моя мать.
Ага, значит, она-таки наступила ему на больную мозоль. Маргред снова нанесла удар в то же место, подобно детям, которые на берегу тычут палкой в медуз, чтобы посмотреть, как те сжимаются.
– Но твой отец был человеком.
– Я говорю не о своем отце.
– В таком случае расскажи мне о своей матери.
– Она утонула. В рыбацкой сети. – Порыв ветра принес с собой крики чаек. Дилан повернулся и взглянул Маргред прямо в лицо. – Потому что подплыла слишком близко к берегу.
– Еще одно предупреждение? – мягко полюбопытствовала Маргред. – Будь осторожен, Дилан. Я плохо воспринимаю предостережения. Равно как и указания.
– Что-то происходит, – настойчиво возразил Дилан. – Что-то такое, что влияет на равновесие сил. Конн боится. Мы все чувствуем это. В мире демонов происходят какие-то возмущения.
Маргред содрогнулась. Ей очень не хотелось думать, что причина беспокойства, снедавшего ее в последнее время, заключается не только в неудовлетворенной похоти. Прямая связь с человеческим существом грозила нешуточными неприятностями. Нарушение равновесия, существующего между элементалями, между детьми моря и детьми огня, было во много раз хуже.
– У демонов всегда какие-то неприятности, – сказала она. – Но разве нас это касается? Или меня? Морской народ нейтрален и не участвует в войне, которую силы Ада ведут с человечеством. Мы всегда хранили нейтралитет.
– Едва ли можно говорить о нейтралитете, – заявил Дилан, – если ты трахаешься с одним из них.
Стрела попала в цель. Она поморщилась, но потом обратила улыбку в оружие.
– Так, как делала твоя мать?
– Моя мать вышла замуж за моего отца.
Маргред растерянно уставилась на него, не веря своим ушам.
– Правда? Но почему?
Дилан злобно оскалился.
– А ты как думаешь? Потому что он забрал ее шкуру.
Ага, вот, значит, как. Селки не могли вернуться в море без своей шкуры. Смертный мужчина мог удерживать жену-селки… до тех пор, пока прятал ее шкуру. Впрочем, дети в таких союзах рождались редко – и обычно оставались людьми, – так что браки даже могли оказаться удачными. Иногда.
– После того как со мной произошло Обращение, я нашел ее шкуру, – пояснил Дилан. – Она забрала
