ноги.
Эдит улыбнулась.
– К вам пришел Брюс Уиттэкер.
Прошлой ночью именно она приняла жалобу Уиттэкера – после окончания рабочего дня все звонки в полицию автоматически переводились на сотовый телефон Калеба. Но Эдит желала постоянно оставаться в курсе событий.
Или, подумал Калеб, она просто недолюбливает Уиттэкера.
– Спасибо. Скажите ему, пусть войдет.
– Вам придется самому выпустить его, – предупредила она. – В четыре мне нужно будет уйти.
– Еще бы, не можете же вы пропустить Опру Уинфри, – неуклюже сострил Калеб.
Эдит одарила его высокомерным и презрительным взглядом.
– В четыре тридцать у меня тренировка по кикбоксингу в местном клубе, – сообщила она. Повернув голову, она обронила через плечо – Пожалуйста, теперь вы можете войти. Сейчас он ничем не занят.
Не занят ничем таким, что не могло бы подождать. Калеб отложил в сторону каталог, рекламирующий образцы высокотехнологичного оборудования для полицейского спецназа, и поднял глаза на вошедшего.
Белый мужчина, шести футов росту, жилистый и гибкий, Брюс Уиттэкер предпочитал коротко стричь свои каштановые волосы и носить рубашки с закатанными рукавами. Калеб прикинул, что ему уже перевалило за сорок, но он еще не приблизился к пятидесяти, хотя его годовой доход существенно превышал обе величины.
– Мистер Уиттэкер? Чем могу помочь?
– Вы можете и обязаны разобраться с бездельниками, которые без разрешения вторгаются на мой пляж.
Мыс являлся общественной собственностью, но дискутировать на эту тему сейчас не стоило. Калеб приподнял брови.
– Так они вернулись?
– Они вернулись сегодня утром, чтобы забрать свои машины.
– Тогда в чем проблема?
– Вам следовало арестовать их.
Калеб спокойно похлопал по журналу регистрации правонарушений.
– Я записал их фамилии. А Стоуву придется предстать перед судом.
– Я бы предпочел увидеть его в тюрьме, – заявил Уиттэкер.
Калеб кивнул головой в сторону стеклянной двери в металлической раме, отделявшей кабинет начальника полиции от двух крошечных камер-клеток для заключенных.
– У нас нет ни сил, ни даже свободного места для того, чтобы я изображал из себя Барни Файфа.[3] Если я посажу кого-нибудь в эту камеру, нам обоим придется провести здесь ночь. Я ничего не имею против того, чтобы переночевать на койке в участке, если кто-нибудь совершит тяжкое преступление. Но я не собираюсь покидать свою постель только из-за того, что какой-то мальчишка купил пива для приятелей.
– Они вторглись на мою территорию без разрешения, – продолжал стоять на своем Уиттэкер. – Мои права на пляж простираются до нижней кромки воды.
«Адвокат», – с неудовольствием подумал Калеб.
– Да, в границах вашей собственности, – согласился он. – Но мальчишки-то находились вне ее пределов, на общественном пляже.
– Но они все равно нарушили закон.
– Да, нарушили, – не стал спорить Калеб. – Но готов держать пари, что больше они не станут этого делать, ведь отныне они знают, что вы наблюдаете за их развлечениями. Я могу заехать туда в ближайшие несколько вечеров, чтобы посмотреть, не появятся ли мальчишки там снова.
Калеб тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Он уже пытался – безуспешно, правда, – вычислить ее. Эдит не слыхала о девушке с таким именем. В конторе по торговле и сдаче в аренду недвижимого имущества «Айленд Риэлти» отсутствовали какие-либо записи о темноволосой Маргред, фамилия неизвестна. А в качестве шефа полиции он мог найти лучшее применение своему времени, чем гоняться за таинственной незнакомкой с пляжа. Но отсутствие хоть какой-либо информации о ней лишь возбудило его профессиональное любопытство.
Вместе с прочими частями его тела.
– Сообщите мне, если увидите кого-нибудь, – потребовал Уиттэкер. – Если вы снова поймаете их за разведением костров, я сам позабочусь обо всем.
– Предоставьте это мне, – возразил Калеб. – Я не намерен открывать сезон охоты на подростков или туристов.
– Непогашенный пожар может нанести непоправимый ущерб экосистеме острова.
Будучи сыном рыбака, Калеб прекрасно понимал, в каком хрупком равновесии пребывала природа острова… и сколь непрочной была его экономика. Благосостояние островитян, настоящих островитян, зависело как от моря, так и от туризма. А вот этого приезжие типа Уиттэкера не поймут никогда.
Калеб выпроводил его из полицейского участка и отправился в свой ежевечерний обход городка.
Неровная линия обшарпанных и продуваемых всеми ветрами магазинчиков и домов отделяла ярко-синюю небесную лазурь от более глубокой, с зеленоватым оттенком, глади моря. С парома на берег с шумом и гамом высаживались с полдюжины школьников, мальчишки в ботинках и фланелевых брюках, девочки – в открытых сандалиях и обрезанных до колен джинсах. В воздухе пронзительно орали чайки, бросаясь в погоню за рыбацкими лодками, возвращающимися в гавань. Окружающее благолепие казалось прозрачным, чистым и далеким, как если бы он смотрел в бинокль не с того конца.
Или сквозь оптический прицел снайперской винтовки.
Калеб глубоко вздохнул и двинулся вниз по склону холма, мимо мотеля «Морской пейзаж» и супермаркета Уитли. Дом Барлоу превратился ныне в картинную галерею, коттедж старого Томпсона переоборудовали в туристический центр, но узкие улочки и крошечные садики остались прежними. Они ничуть не изменились за прошедшие пятнадцать лет. И не изменятся через пятьдесят.
Это то, что нужно, сказал он себе. Чувство общности, сопричастности с земляками, глоток стабильности и предсказуемости. Здесь он мог вновь возродить из кусочков нормальную жизнь вокруг себя, чтобы и самому снова стать единым целым.
Но сегодня скромные, уютные, квадратные домики и тихая гавань казались Калебу какими-то ненастоящими, словно нарисованными на глянцевой открытке, какие продаются в сувенирной лавке. В груди у него засело и нарастало чувство неудовлетворенности, тяжелое и смертельно опасное, подобно неразорвавшейся пуле. На мгновение у него перехватило дыхание.
Калеб заставил себя двигаться по неровному тротуару, нервно шаря взглядом по садам и переулкам между домами. Он как будто ждал, что вот-вот из-за магазина подарков с оригинальным названием «Маяк» выскочат инсургенты и откроют пальбу.
Он неторопливо шел дальше. Положительное копинг-поведение,[4] вот над чем он должен работать, как заявил психоаналитик. Физические нагрузки. Работа. И мысли только о хорошем.
А еще секс.
И тут Калеб снова вспомнил девушку-женщину на пляже, ее большие, темные глаза, ее пухлые, соблазнительные губы. И ее грудь.
Интимные взаимоотношения способствуют релаксации, а также оказывают практическую и эмоциональную поддержку, как говорил армейский врач.
Ладно, положим, поиски иностранной туристки, неровно дышащей к полицейской форме, – не совсем то, что имел в виду психоаналитик, но с чего-то же надо начинать? По крайней мере, когда Калеб был с ней, он не вспоминал Мосул. Проклятье, да спроси его кто-нибудь тогда, он и имя-то свое не сразу вспомнил бы! И на мгновение, глядя в ее бездонные глаза, он действительно ощутил… не только желание.
Родство душ.
