Он сжал руки в кулаки, изо всех сил сопротивляясь желанию согласиться на ее предложение, и сунул их в карманы.
– Ни за что на свете, – сказал он. – Тебе уже и так изрядно досталось от этой твари.
Она воинственно задрала подбородок.
– Он захватил меня врасплох, – поправила она. – Но ведь я еще жива.
– Вот именно, и я хочу, чтобы так оставалось и дальше.
Калебу показалось, что она поморщилась. Но, похоже, Мэгги не собиралась отступать. Он не мог не уважать ее мужество.
– Тебе нужна моя помощь, – уверенно заявила она.
– Мне нужно, чтобы ты была в безопасности. – Его голос звучал твердо и решительно.
Тон его не допускал возражений.
– Ты не видела, что он с ней сделал.
– Детективы… Они показывали мне фотографию.
– Они показали тебе лицо. А он изуродовал ее тело до неузнаваемости.
Калеб не собирался описывать ей, в каком состоянии они обнаружили тело второй селки. Плохо уже то, что сегодня ночью ему наверняка будут сниться кошмары, порезы и ожоги, распухшие запястья и лодыжки, покрытые синяками пальцы, грудь и бедра.
Он сразу же узнал следы пыток, характерный почерк иракских «эскадронов смерти». За последние три года он видел слишком много тел, сброшенных в каналы и оставленных в глухих переулках, на обочинах дорог и на задворках рынков подобно ненужному хламу и мусору.
Сейчас все было намного хуже, потому что это происходило здесь, дома.
Потому что на месте той женщины могла оказаться Мэгги.
– Он сжег ее шкуру? – спросила Мэгги.
Калеб нахмурился, выныривая из своего собственного, личного кошмара.
– Что?
– Ее котиковая шкура. Ты нашел ее?
Сегодняшнее долгое, утомительное утро он провел, стоя за желтой лентой ограждения, глядя, как работают эксперты-криминалисты, инспекторы, ныряльщики. На этот раз ему не доверили вести журнал учета собранных улик и вещественных доказательств. Но он бы наверняка заметил суету и возбуждение, случись им обнаружить что-либо важное. Автомобиль. Одежду женщины. Сумочку.
Или даже что-либо совершенно необычное и неожиданное, например шкуру животного.
Он взглянул ей в глаза.
– Нет.
– Тогда он уничтожил ее, – прошептала Мэгги.
– Не было обнаружено никаких следов костра, – возразил Калеб. А ведь его хорошо искали, надеясь обнаружить связь с первым преступлением. – Может, он забрал ее с собой и спрятал где-нибудь.
– Нет. – Глаза Мэгги расширились. – Но это могла сделать Гвинет. Она была… помешана на самосохранении. Она наверняка должна была обезопасить себя. Лучше, чем это получилось у меня, – с легкой горечью добавила она.
С болью в душе Калеб вспомнил, как отчаянно сопротивлялась Мэгги, пытаясь добраться до костра в ночь нападения.
Мне нужно то, что он отнял у меня…
Не могла ли она ошибаться в отношении Гвинет? Или же строила предположения, надеясь… на что, собственно, она надеялась?
– Недавно ты говорила, что селки без своей шкуры не могут принимать иное обличье.
– Не только это. Море – наша жизнь. Без него мы умираем.
– Все умирают, – грубовато заметил Калеб.
Глаза Мэгги затуманились и померкли от осознания потери.
– Но не навсегда. У людей есть душа. А селки возвращаются в море.
Он был простым полицейским, потому не знал, как нужно реагировать на ее разговоры о душе. Зато он прекрасно понимал, что значит чувство вины. И мотивация.
Улики. Вещественные доказательства.
– Твоя подруга селки ничего не спрятала. Во всяком случае, на берегу. Эксперты тщательно обследовали прибрежные скалы и рощи. Если бы шкура была где-нибудь здесь, они бы непременно нашли ее.
– Остров, – вырвалось вдруг у Мэгги.
– Какой остров?
– Дилан упомянул остров, на котором он держит кое-какие вещи. Если Гвинет последовала за ним туда, она могла поступить аналогичным образом.
Но Калеб не мог думать о своем брате. Пока не мог.
– В Мэне тысячи островов. Мы не можем обыскивать каждую необитаемую скалу в океане, надеясь, что нам повезет.
– Это какой-то остров в трех милях отсюда, находящийся в частной собственности. Думаю, ты можешь найти его, – с уверенностью заявила Мэгги. В глазах ее светилась решимость. – Я могу найти его.
– Я не позволю тебе играть роль Приманки.
Губы ее изогнулись в слабой улыбке.
– В таком случае, похоже, нам придется действовать сообща.
Он не мог отказать ей. Не мог. Особенно когда она была права.
– Ладно, – устало махнул рукой Калеб. – Завтра я достану лодку.
– А почему не сегодня вечером?
– Через пару часов станет слишком темно, чтобы отправляться в плавание, а тем более начинать поиски. Кроме того, – он заставил себя посмотреть ей в глаза, – я не могу покинуть остров без разрешения Рейнолдса.
– Но… ты же шеф полиции!
– Я также представляю интерес для проводимого расследования, – ровным голосом ответил он. В свете случившегося он не мог позволить себе быть сентиментальным. Не мог позволить себе выказать недовольство. Или хотя бы проявить гордость. – Я добровольно предложил им пройти испытание на детекторе лжи. Я готов предоставить им доступ к своей финансовой отчетности, к врачебной карточке со всеми записями после войны о состоянии моего здоровья. Я дал им номер телефона моей бывшей жены. Но понадобится некоторое время, чтобы снять меня с крючка.
И еще больше, чтобы восстановить его доброе имя.
– Тогда мы должны использовать то время, что у нас есть, – сказала Маргред.
Он кивнул.
– Я закончу с полиграфом[19] до обеда. В котором часу ты освободишься?
– В два часа. Но я имела в виду не наше рабочее расписание. – Она взяла его руку и положила себе на грудь. От удивления он замер, боясь пошевелиться. – Отвези меня домой сегодня вечером.
Во рту у Калеба пересохло. Мозг отказывался воспринимать происходящее, поскольку вся кровь устремилась вниз живота.
Ему пришлось очень постараться, чтобы голос его прозвучал как обычно, чтобы ничем не выдать своего волнения.
– Это самое лучшее предложение, которое я услышал за весь сегодняшний день. Но я не могу.
«Так пошевели рукой, тупица!»
Но и этого он сделать не мог. Ее грудь была такой мягкой, сосок напрягся у него в ладони, и, почувствовав, как рука сжимает эту округлую мягкость, он вновь ощутил невероятное возбуждение.
– Почему нет? – спросила она.
Он постарался разумом вернуться к происходящему, но оставил руку там, где она находилась. Действительно, почему нет?
– Э-э… – промямлил он. – Сейчас самый разгар сезона. Все комнаты на острове зарезервированы и
