Будем молиться всем богам, чтобы так оно и пошло.
– Маша, как схватки? – спросила Зинаида.
– Часто уже и немного больно?
– Потуги чувствуешь.
– Нет.
– Как только схватки станут непрерывными, тужься. Прошло еще долгих двадцать минут.
– Вроде что-то похожее на потуги.
– Давай, Манечка, давай, – сказала Мирослава. – Мы будем смотреть, аккуратненько.
– Ты, Маня, дыши поинтенсивнее.
Маша дышала поинтенсивнее. Дышала и тужилась. Вспоминала все, что было со.
Светочкой. Но тогда рядом были врачи. А сейчас думать надо самой. Главное панике не поддаваться. Прошло еще полчаса.
– Манечка, давай, идет, идет, головка показалась! Аккуратненько, тужься. Маша тужилась и помогала себе сдавленными криками. Зина поддерживала руками окровавленную голову, которая то выходила, то почти полностью уходила обратно, пока наконец не появилась в очередной раз вместе с плечиками, а за ней последовал и весь младенец. Маше, казалось, что прошла вечность. Но она верила товарищам по команде, ей больше ничего не оставалось делать. И вера оправдалась, как в кино со стороны экрана, она услышала Зинин голос:
– Все, родился, родился! Давайте обрезать пуповину и следите, чтобы послед вышел!
А потом – плачь ребеночка.
– Мальчик, Маня, мальчик! – обрадовала акушерка. Дальнейшее уже было делом техники, главное, не расслабляться. Двое женщин занялись ребеночком. Помыли его в кипяченой воде, в корытце и завернули в чистое полотенце. А Мирослава с Зиной орудовали над Машей, чтобы не дай бог не началось кровотечение. Но пока все шло нормально. Послед отошел, и женщины обмыли Машу.
Марьяна поднесла крошечное тело к матери и приложила его губы к груди. Все чувствовали себя настоящими героями, от счастья на глазах навернулись слезы. Подумать только! На новой Земле родилась первая новая жизнь.
«Пока один-один в нашу пользу», – подумала Мирослава, но вслух ничего не сказала. Только быть бы уверенной, что все хорошо будет с этим ребеночком. А то они, когда маленькие, любят болеть. Она вспомнила, что ни один из ее двоих детей без современной медицины не прожил бы и года. А так они оба выросли, можно сказать, получили образование и, хочется надеяться, проживут долгую, полноценную жизнь. Только вот здесь ребенка она завести не решится. Возраст уже не тот. Что же они с мужем будут делать в старости? Нет, племя, конечно, о них позаботится, но кто знает, как будет устроено это племя, через двадцать-тридцать лет?
Дамы, конечно, обрадовались вводу в строй канализационной трубы, но хотелось им большего.
– Галия, я вот вчера спросила у Льва почему нам ткацкий станок не делают, а он сказал, что Хоменко запретил. Ты не знаешь, почему так?
– Считает, что без ткани пока обойдёмся. Есть более срочные дела.
– Так холодно уже становится, а меха очень мало. Даже если мы всех лисиц перебьем, шкур не хватит на одежду.
– А вот насчёт лисиц я хотела бы поговорить… Бабы, слушать сюда! Прекращайте лис изничтожать! Без них наш урожай мыши сожрут. И это в лучшем случае. В худшем мы можем получить инфекцию вроде холеры. Так что у помойки и вообще вокруг базы крысятничать не нужно. Хотите охотиться – уходите за ручей! А вот зайцы и кроты нам на огороде не нужны. Их можно бить без ограничения. Остальных хищников тоже можно уничтожать – куры, тьфу, –сплюнула Галия. – Утки целее будут.
– Ну, вот, совсем некуда бедной девушке податься. Как трудно жить! Новый сезон начинается, а у меня ни одной новой вещи. Проблема была общей, так что женщины дружно и горестно завздыхали.
Иностранки, кроме китайской переводчицы и жителей бывших советских созных республик, всё ещё не могли полноценно почесать языки в общей беседе, но слушали внимательно. Предстоящая зима пугала, а наступившая осень была ничуть не теплее той зимы, к которой привыкли у себя дома. Рита вдруг вспомнила о предсказанных морозах с пиком в районе от тридцати до пятидесяти и непроизвольно поёжилась. Без меха придётся сидеть в бараке всё время, и одежда из конопли не спасёт. Однако, конопляная роба могла бы защитить от порчи хорошую одежду.
– Чего страдаете? – вмешалась Марьяна. – Решили же вчера, что прядильщица десять клубков сдаёт и один из них получает обратно на личные нужды. Остальным пряжу выдадут централизованно по мере возможности.
– То есть как только я десять сделала, то один оставляю себе, а девять отдаю? – на всякий случай решила уточнить Ольга, которая как раз и пряла, причём, едва ли не больше всех.
– Нет, милая. Специально для самых хитрых поясняю – отдаёшь все десять, а приёмщик вернёт назад лишь один клубок, причём выберет самый худший на его взгляд.
На минутку общий гвалд умолк – дамы пытались переварить занятный нюанс. Наконец, не выдержала стюардесса Дарья:
– Да как же так? Я вот в основном по кухне занята, но и прясть сколько-то успеваю. А получается пока плохо – медленно и вообще, нить неровная. Хорошо если два клубка из десяти приличными получатся. Что же я, никогда хорошую нить для себя оставить не смогу?
– Не сможешь. Зато сможешь поменяться с кем нибудь, если сторгуешься. И за кухню тоже что-то получишь.
– А что получу за кухню? – заинтересованно отреагировала женщина.
– Да откуда же мне знать? Ещё неизвестно сколько той пряжи будет. Всё сырьё мы переработать, похоже, не сумеем, если только не сменим прялки на что-то более производительное. Пока что вся пряжа идёт на верёвки. Ещё нужно сети на рыбу сделать. В общем, пока никто не знает как поработаем.
– Ладно, это понятно, – вновь зашевелилась Ольга. – У меня, например, пряжи выйдет достаточно много и получу я её сразу. Но ведь мы сейчас только мужские растения обрабатываем, а у них волокно грубое. Мне же хочется поработать с женским волокном.
– Да уж понятно, что всем вам хочется пряжу на одежду получить, но пока нужнее крепкие верёвки. Если сильно разозлитесь – идите к Хоменко. Сумеете его убедить.
– повезло. Дальше он нужное решение своим авторитетом продавит.
Спорить с Николаем Семёновичем никто как-то не кинулся – дамы побаивались сурового бизнесмена. Даже та самая стюардесса, на которую он положил глаз.
Наконец-то бараки были достроены, и теперь уже все поселенцы заняли места, на которых и рассчитывали перезимовать. Многие за это время успели разбиться по парам и планировали дальнейшую жизнь в семье, а некоторые по-прежнему оставались по одному.
Эрих поговорил с Алёной, и только после этого она стала рассматривать его как потенциального жениха. Однако оба решили, что съезжаться им пока что совершенно необязательно, и время покажет, как сложится дальнейшая жизнь молодых. Потом Алена разругалась с родителями, что они сватали её, не поставив в известность саму дочь. Одним из аргументов Алёны в споре с родителями было то, что Саша же тоже не замужем. В результате скандала пришли к компромиссу. Сошлись на том, что Алёна проходит в девушках еще один год.
Все десять нивхов поселились в середине десятого барака. Саша, потеряв мать, все время крутилась возле Алёны. После смерти Галины, она практически стала членом семьи у нивхов, поэтому тоже поселилась рядом с ними.
В восьмой, медицинский барак, въехали Олег Константинов с Ириной Ахмадулиной. Причем, въехали не только как медики, но и как пара. Галия Муратова привела с собой в восьмой барак Чженьнина, а Антонина пока заселилась одна. Таким образом, вместо предполагаемых восьми взрослых людей – четыре врача плюс их супруги – проживало здесь пока только пятеро.
Эрих объявил, в конце концов, что ему всё равно, где жить, но рядом с Маттиасом и Норбертом. Искалеченный Петр Алтуфьев оставался в шестом бараке, туда же заселился и Ицхак Путтер.
