— Прелестная нимфа, — произнес он, — счастливы те, кого вы пронзите своими стрелами! Раны смертельны?
— Прекрасный рыцарь, — ответила нимфа, — я скупа на свои стрелы и не хочу никому доставить счастье умереть от них.
Людовик XV взял нимфу за белую руку и нежно увлек ее к Гостиной цветов.
— Как! — сказал он. — Разве вы боитесь быть любимой?
— У Дианы сердце бесчувственное, эта гордая богиня насмехается над муками любви.
— А вы ее ученица?
— Да.
— Надо изменить предписаниям вашей учительницы, потому что было бы прискорбно, если бы с таким очарованием соседствовала такая жестокость…
— Ах! Не все красавицы, встречаемые в лесах, дали обет в равнодушии, — ответила хорошенькая нимфа, улыбаясь и показывая ряд жемчужных зубов.
— В самом деле? И вы принадлежите к их числу?
— Какое вам до этого дело?
— Дело в том, что вы прекрасны и очаровательны, а в соседстве с очарованием и красотой равнодушие — опасный яд.
— Зато это залог счастья.
— Не говорите этого!
— Разве лучше думать и не говорить, чем говорить то, что думаешь?
— Скажите мне, хорошенькая нимфа, неужели убийственное наслаждение охотой приводит вас и ваших подруг в глубину лесов?
— Не всегда… среди нас есть одна, которую в лес влечет совсем другое чувство.
Беседуя таким образом, король и нимфа дошил до Гостиной цветов и сели на мягкий диван. Ко роль по-прежнему держал нимфу за руку.
— Та, о которой вы говорите, — продолжал он, — может быть, нежная Венера, отыскивающая под свежей зеленью какого-нибудь нового Адониса.
— Мне так кажется.
И нимфа слегка вздохнула.
— Адониса? — спросил король.
— Почему? Какое несчастье?
— Потому что между нимфой и прекрасным Адонисом расстояние слишком велико…
— Расстояние?
— Которое невозможно преодолеть.
Она вздохнула в третий раз.
— Ничего нет невозможного! — с жаром сказал король. — Всякое расстояние исчезает, когда любовь расправляет над ним свои крылья.
— Увы! Любовь поднимается слишком высоко, — ответила хорошенькая нимфа, — но она не доходит до трона.
— До трона! — повторил король. — Что я слышу?
— Молчите! — сказала нимфа в большом замешательстве.
— Почему я должен молчать?
— Потому что этого никто не должен знать.
— Даже я?
— Оставьте меня!
Она хотела встать, но король нежно удержал ее.
Они были в это время одни в Гостиной цветов.
— Скажите мне только, — продолжал король, — в какой части земли можно встретить эту очаровательную нимфу?
— О! Нет никакой надобности обращать ваше внимание на другое полушарие. Редко Адонис может пробегать по лесу в окрестностях Парижа без того, чтобы очаровательная нимфа не явилась ему… Но, однако, есть одно место, которое она предпочитает…
— Как оно называется?
— Сенарский лес.
— Сенарский лес! — с жаром повторил король. — Но не употребляйте во зло волнение, которое я испытываю. В этом лесу я встретил привлекательную женщину, которая заставила забиться мое сердце от любви и надежды…
— Молчите! Молчите!
— О! — продолжал король с еще большей нежностью и воодушевлением. — Скажите мне, знаете ли вы очаровательную амазонку Сенарского леса, которая при каждой охоте является в различных образах?
— Да, я ее знаю.
— Близко?
— Очень.
— Сделайте милость, — попросил король, целуя руку нимфы, — снимите маску.
Молодая нимфа стояла напротив короля спиной к двери. Быстрым движением она сняла маску, закрывавшую ее лицо.
— Это вы! — произнес король, любуясь прелестными чертами незнакомки из Сенарского леса. — Так это правда…
Он встал и снял свою маску.
— Король! — сказала нимфа с выражением очаровательного страха. — Ах! Он знает все!..
И убежала из залы. Король, покраснев от удивления, удовольствия и волнения, бросился за ней, не надев даже маски. Нимфа исчезла в толпе, но из руки ее выпал носовой платок, обшитый кружевами. Двадцать рук опустились одновременно, но Людовик XV оказался проворнее всех своих придворных и схватил тонкую батистовую ткань, потом, так как он не мог достать рукой до хорошенькой нимфы, он осторожно бросил ей платок. В этом вежливом движении, чисто французском, придворные увидели восточный умысел.
— Платок брошен, — сказал Ришелье.
— Платок брошен! — повторило с десяток голосов.
Через десять минут весь зал говорил: «Платок брошен», и мадам Рошуар, рассчитывавшая зажечь в сердце короля истинную страсть, упала в обморок от горя, что не достигла своей цели; лица многих других покрылись мрачными тучами, и вскоре все произносили одно имя — одни с восторгом, другие — с завистью, бешенством и презрением.
Это имя было мадам Ле Норман д’Этиоль.
Оставив короля, она из тонкого кокетства тут же уехала с бала.
XXXV. МЕРКУРИЙ
Король посадил Ришелье в свою карету. Они были одни. Король возвращался в Версаль. Дорога была длинная, и разговор можно было вести не спеша.
— Любезный герцог, — говорил влюбленный король после ряда рассказов и описаний, — вы видите, что я в восторге.
— Я очень рад, государь.
— Я не хочу отрицать этого! Я в восхищении, я влюблен! Сердце мое трепещет… Словом, я болен… совершенно болен от любви…
— Успокойтесь, государь, скоро в наших руках будет лекарство от этой болезни.
— Вы так думаете, друг мой?
