Самцы, не понимая, что случилось с их подругами, обеспокоенно ходили вокруг, ныряли под них и тоже били хвостами. Видя, что старая самка теряет силы, они подплыли к ней вплотную и стали подталкивать ее головами, поддерживать плавниками, чтобы она могла дышать на поверхности. Они не уходили от нее, готовые пожертвовать собой.
Ула Ростад воспользовался благоприятным моментом: накачав китих воздухом, он одного за другим загарпунил и самцов.
Мужественное поведение горбачей удивило и потрясло нас. Судно возвращалось к базе, таща слева и справа по два кита, а мы не радовались богатой добыче. На душе было так тоскливо, что не хотелось ни есть, ни шутить.
ХИТРОСТИ ГАРПУНЕРСКОГО ДЕЛА
Я приметил, что в штормовую погоду Ула Ростад находит разные причины, чтобы не охотиться, а в спокойную — действует однообразно: старается подобраться к киту на такое расстояние, с какого невозможно в него промазать. Но не всякий кит так близко к себе подпускает. Пуганые животные, почувствовав опасность, норовят уйти под воду и вынырнуть вдалеке от судна.
Старик из-за своей нерешительности часто упускал добычу. Злясь, он обвинял в неудаче кого угодно, только не себя.
— С такой бестолковой командой мне еще не доводилось охотиться, — в сердцах говорил он. — Ни одного жеста понять не могут, способны только пугать китов.
— Трус он, вот кто! — разгадав старика, сказал наш рулевой Аркадий Трефолев.
А я подумал: «Действительно, если бы Тре-фолева поставить к пушке, он показал бы старику, как на Балтике стреляют». Эта мысль запала мне в голову: «А почему бы не испытать Аркадия? Комендор он отменный — с четырех кабельтовых во время войны всплывшие мины расстреливал. Неужели в кита не попадет?»
Вечером, выбрав удобную минуту, я подозвал к себе Трефолева и спросил:
— Тебе не скучно за штурвалом? Сердце комендорское молчит?
— Молчит, — сказал рулевой.
— Зря. Я бы на твоем месте к пушке попросился.
— Да разве этот крикун допустит? Эрик с ним еще до войны плавал, а в кита ни разу не стрелял.
— Можно ведь не со стрельбы начинать, сперва приглядись, вникни в тонкости дела. На шаманство Улы не обращай внимания. Старику хочется замутить нам мозги. А вот повадками китов он пользуется умело, знает, как подойти на выстрел. Советую понаблюдать, а мы с Се-мячкиным и Фарафоновым поможем. Идет?
— С удовольствием, товарищ штурман, — согласился Трефолев. — Иначе здесь захиреешь. Очень уж погода муторная — спал бы да спал. Говорят, что от сна не умирают, но и жить не живут.
Погода действительно была муторной и не располагала к веселью. Тяжелые облака низко висели над волнами океана и навевали тоску. Белесое и какое-то стеклянное солнце, изредка пробивавшееся сквозь толщу облаков, никого не согревало, словно это была луна, а не дневное светило.
От частых штормов тело казалось изломанным, а в голове беспрестанно шумело. Приходилось насильно заставлять себя подняться с койки, умыться холодной водой и отбывать очередную вахту под пронизывающим ветром и брызгами, летящими в лицо. Хотелось только лежать в сухой и теплой каюте, ни о чем не думая.
Чтобы не захандрить, большую часть времени я проводил на мостике, наблюдая за Рос-тадом, стремясь постигнуть хитрости гарпунер-ского дела.
Старик чутьем понял, что я за ним слежу. Ведя судно к китовым пастбищам, он с опаской поглядывал на меня и начинал петлять, чтобы запутать, не дать вести прокладку на карте. Норвежец знал, что без береговых ориентиров, звезд и солнца штурману трудно определиться — найти свое место на карте.
Вскоре Ростад стал примечать, что не только я, но и радист с марсовым матросом внимательно наблюдают за ним. Старик, видно, решил во что бы то ни стало от нас отделаться.
Придравшись во время охоты по пустяку к Семячкину, он вдруг накричал на него и запретил сменять Эрика в «вороньем гнезде». Между тем прежде, стоило его помощнику перейти к пушке, Ростад требовал, чтобы «бочкарь» немедля занял свое место и наблюдал за поведением загарпуненного кита.
Сыретинский попытался урезонить гарпунера, но тот твердо заявил:
— Ваш матрос не умеет отличить фонтана от всплеска. Из-за него мы теряем китов. Больше он мне не нужен. Отошлите своего марсового в кочегарку.
— Этого я не вправе делать… вы несправедливы к нему, — возразил СыретинСкий.
— Тогда становитесь на мое место и стреляйте в китов сами! — вспылил старик.
Он снял с рук меховые рукавицы, швырнул их в ноги капитану, махнул рукой Эрику, приказывая покинуть «воронье гнездо», и ушел в свою каюту.
Сыретинский растерялся. Боясь, что его обвинят в неумении сработаться с норвежцем, капитан пошел уговаривать гарпунера, а тот, чувствуя свою победу, вдруг потребовал:
— Если хотите, чтобы я добывал вам китов, запретите второму штурману заниматься не своим делом — подглядывать за мной.
— На каких основаниях? — недоумевал Сыретинский.
— На каких хотите, — продолжал настаивать на своем Ростад. — Он раздражает меня.
— Но это, простите, не довод.
— Вы не понимаете нашей работы. Ни один гарпунер не будет охотиться, если почувствует: недобрый глаз. Почему ваш штурман торчит на мостике даже в часы чужих вахт?
— У нас каждый волен располагать свободным временем, как ему заблагорассудится. Я не могу запретить дышать свежим воздухом.
— Но в часы охоты вы все беспрекословно подчиняетесь мне?
— Да, конечно.
— Если так, то я запрещаю ему в дневное время выходить на мостик. Второго штурмана назначайте на ночные вахты. Свежим воздухом можно дышать и под звездами.
Сыретинский по радио связался с капитан-директором флотилии и доложил о происшедшем.
— Скажите вашему норвежцу, что он зарывается, — ответил Иван Владимирович. — Из-за его прихотей мы не будем менять советские порядки.
— А если Ростад заупрямится и не выйдет к пушке? — спросил Сыретинский.
— Пусть сидит в своей каюте и колдует, а вы подходите к «Салюту», будете заниматься буксировкой убитых китов, — распорядился капитан-директор.
Старик просидел в каюте более суток. Утеряв надежду на то, что его вновь придут уговаривать, он в полдень появился на мостике. Заметив, что за машинным телеграфом стою я, Ростад постучал о поручень дымящейся трубкой, требуя к себе внимания. Затем, не говоря ни слова, поднял левую руку. Это означало: «Готов вести судно на поиск китов».
Норвежец ждал, что сейчас раздастся свисток, матросы засуетятся, отдавая швартовы, судно отойдет от флагмана и все начнут выполнять только его распоряжения. А на «Пингвине» по-прежнему было спокойно. Старик с недоуменным лицом повернулся ко мне: «Что такое? Почему его распоряжения остаются без внимания?»
Я жестами показал, что ничего особенного не произошло, команде некуда спешить.
Тогда Ула Ростад от мимики перешел на крик:
— Я велел вам вести судно на поиск! Если не перестанете изображать глухонемого идиота, потребую немедля убрать с мостика!
— В вашем возрасте не следует нервничать, — спокойно заметил я. — Мне показалось, что вам по душе язык мимистов. До этого вы ведь не произносили ни одного слова. Я из вежливости принял вашу манеру объясняться. Но раз уж вы заговорили, то должен огорчить: ваши приказания для меня не обязательны. Судно находится в распоряжении капитан-директора.
