Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович

патриархову душу»^[69].

Таким образом Никон находился теперь в самых благоприятных условиях относительно выполнения предположенной церковной реформы. Те лица, от которых он только и мог ожидать серьезного противодействия себе, находились далеко от Москвы, в ссылке; царь оказывал ему безусловное доверие и предоставил ему в церковных делах полную свободу действий; власти, бояре и весь народ уже ранее клялись ему беспрекословно подчиняться всем его архипастырским распоряжениям. И однако же, не смотря на все это, Никон встретил сильные препятствия на пути к осуществлению церковной реформы, и открытое решительное сопротивление всем своим реформаторским распоряжениям. Противодействие исходило от его бывших друзей — ревнителей, которые, не смотря на свою ссылку, очень чувствительно давали знать о себе Никону. Пользуясь своими прежними связями и особым положением в Москве, они обращались с своими челобитными к царю и царице, а также и к царскому духовнику, чтобы они защитили их от Никона, который несправедливо гонит их и преследует, причем самих себя они выставляли мучениками за правду, страдальцами за ревность по благочестии. Так Неронов, который теперь стал во главе своих опальных друзей ревнителей и всех вообще противников Никона, пишет царице: «тии (Павел, Даниил, Аввакум, Логгин) мучени и томлены, и изгнани ради проповеди закона, и ради учение, и за еже побуждати им наблагое всех человек, ревность имуще, да не един от христиан правого пути погрешите, но вси спасение да улучат и чисти пред сотворшим ны предстанут в день праведного суда, иже и воздаст комуждо по делом его».

Ревнители не ограничивались тем, что представляли Никона человеком жестоким, несправедливым, гонителем людей, ревнующих о правде и благочестии. Указывая всем на единоличное распоряжение Никона о поклонах и перстосложении, они на первых уже порах стали открыто и настойчиво заявлять о том, что русскому благочестию грозит от Никона серьезная опасность. «Не наша бо страдания, пишет Неронов в своей первой челобитной царю, от 6-го ноября 1653 года, нудят нас к тебе, государю, вопити, ниже скорбей и мучений наших моление к тебе, государю, приношу; но страх держит мя о сем, дабы благочестие истинне в поругании не было и гнев Божий да не снидет... О, благочестивый царю, устави, молю, бурю, смущающую церквы!.. О, благочестиве! молю тя: скорби бо и гонения, еже претерпехом за любовь Господа нашего Иисуса Христа, радость нам воистину; а еже зрети или слышати люди Божия смущаемы и печалию погружаемы прововерия ради и благочестия от бед и скорбей — нестерпимо». С своей стороны Аввакум, вместе с Даниилом, еще до своей ссылки, уже писал царю в особой челобитной: «о, благочестивый царю, откуда се привнидоша в твою державу? Учение в Росии не стало и глава от церкви отста, понеже озоба вепрь от луга и инок дивий поял и есть». Во второй челобитной государю, писаной в начале 1654 года, Неронов прямо уже указывает царю, в чем заключается опасность, грозящая церкви. «Искушения бо прииде, потрясаюшия церковь, и велико несогласие, пишет он царю. Чесо ради? всяко веси. Отцы преданное коленное покланение попираемо, и крестнаго знамения сложение перст пререкуемо, и ново некако сказуемо не от писания, плачю достойно, соблазн приносяще людем, их жо ради Христос кровь свою пролия... Коленное же покланяние от устава прияхом, преданнаго церкви святыми отцы, согласующе от тех и блаженному Никону в своих правилех, и не хотящих до земли покланятися, непоклоннической ереси последующих тех глаголет, юже сказует девять - десять первую в Дамаскинов книге». Доказывая за тем истинность двуперстия ска-занием о Мелетии антиохийском, словами Феодорита, свиде-тельством Максима Грека, Неронов говорит: «всех же зрим нетлением и чудесы от Бога прославленных, от них же ни един инако мудрствуя, приложити что смея, последующе древле бывшим отцем, и яко постепении друг по друзе идуще, а пред отцы не прескочающе, но пребываху в них же научени быша, самочинне же законов не полагаху и церковных догмат не развращаху. Сих ли святейшия есмы? О, благочестивый царю, яко законы их, ими же они Богови угодивши, и в чудесех велице явлешеся, тако, яко истиниих прогоняют бесов; мы же сие нетрудно разорити покушаемся. На сих ли возносимся, им же видим ты, благочестивый царю, и вси правовернии князи, и боляра, и архиереи, и ереи, и православные християня со страхом многим любезно святые их мощи целуете, и ракам их касаетеся ради освящения единородных наших душ, и яко да молят о нас человеколюбца Бога, да милостив будет нам в день судный, — на сих вознестися имамы?» Затем Неронов, в той же челобичной царю, говорит, что вместе с верою русские приняли от греков и книги, которые «добре и богоугодно» были переведены на славянский язык, а потом благовернии цари, князи, святители и преподобнии отцы «писание уясниша и тиснению печатному предаша» причем преподобный Максим Грек крепко завещал «возносящимся премудростью и тщетною философиею, развращенно же житие имущим, отнюдь не дерзати святых книг таковым переводити, ниже вручити таковым, яков же он лукавый чернец Арсений, о нем же патриарх иерусалимский писал к тебе, государю, из Путивля, что он Арсений еретик, велел ся его остерегать. А ныне он, Арсений, взят к Москве и живет у патриарха Никона в келье, да ево и свидетеля, врага, поставляет, а в древних великих мужей и святых чудотворцев свидетельство отметает и ложно нарицает». Для решения возникших церковных недоумений Неронов предлагает царю созвать собор, но только чтобы этот собор был истинный, «а не сонмище иудейско». «Не единым бо архиереом подобает собратися, пишет он, но и священно-архимандритом, и священно игуменом, и протопопом, и священно- иноком, иереом и диаконом, ведущим до конца божественное писание; такожде и в мире живущим и житие добродетельное проходящим всякого чина людям; поискати же лепо, государь, и в пустыни живущих иноков, искусных отцев, науку имеющих от божественного писания, пачеже жития ради добродетельнаго и чистоты и дарованию сподобльшихся от Бога, да же споспешествуют нам, государь, неточию словеса, но и молитвы их, ко исправлению нашея православныя христианския веры, да же истина светлее солнца явится. Тебе же, государь, яко превеликому столпу, ту председети и всех зрети». Только одного ограничения для проектируемого собора желает Неронов. Это — чтобы государь никак не принимал в совете иностранных иноков, «истине и благочестию ругателей и ересем вводителей»^[70].

Царь не только не придал никакого значение этим челобитным, вполне положившись в церковных делах на Никона, но и запретил Неронову обращаться к нему с жалобами на Никона. Но это не остановило Неронова. Он стал писать царице, прося ее ходатайства пред царем, и особенно обращался к своему патрону и доброжелателю Стефану Вонифатьевичу, думая найти в нем противника Никону.

Неронов, и особенно его друзья, до конца своей жизни имели неправильное представление об участии Стефана Вонифатьевича в деле церковной реформы Никона, и неправильно представляли себе личные отношения, существовавшие между Стефаном и Никоном. По их представлениям Никон, до своего патриаршества, очень дружил со Стефаном, во всем соглашался с ним, не противоречил ему и даже всячески пред ним заискивал. Но сделавшись патриархом, он решительно будто бы изменил к Стефану свои отношения: стал не только гнать и преследовать его друзей, но ругать и поносить и самого Стефана. Неронов говорил патриарху Никону: «преже сего совет имел ты с протопопом Стефаном, и которые советники и любимы были, и на дом ты к протопопу Стефану часто приезжал и любезно о всяком добром деле беседовал, когда ты был в игумнах, и в архимандритех, и в митрополитех... Ты с государевым духовником протопопом Стефаном тогда был в советех, и не прекословил нигде... И протопоп Стефан за что тебе враге стал? — везде ты ево поносишь и укоряешь»^[71]... Но такое представление ревнителей об изменившихся будто отношениях Никона к Стефану, после того как Никон успел сделаться патриархом, решительно неверно и не соответвует действительности. Стефан Вонифатьевич несомненно всегда был сторонником Никона, как своего ставленника в патриархи, и до самой своей смерти сохранил к нему близкие дружеские отношения. На производимую Никоном реформу он смотрел как на свое личное дело, и потому не только не мог ей противодействовать, нои всячески ее поддерживал. В послании к царю из Спасокаменного монастыря, от 27 февраля 1654 года, Неронов пишет: «по приказу отца священнопротопопа Стефана Нифатьевича, всякое покорение и любовь показывал аз к Никону патриарху, еще же он был в архимандритех и в митрополитех, и лживых слов ему, господину, не говорил, но все поистинне истину, моля его, да не слушает клеветников»^[72]. Значит, когда Никон еще был архимандритом и митрополитом, уже тогда между им и Нероновым происходили несогласие, уничтожаемые авторитетом Стефана, который заставлял Неронова оказывать Никону «покорение и любовь» т. е. уже и тогда Стефан считал более правым Никона и был на его стороне, а не на стороне Неронова. Тоже было и