после, когда Никон стал патриархом и начал свою реформаторскую деятельность. Протопоп Аввакум в письме к Неронову в Спасокаменный монастыре, от 14 сентября1653года,говорит: «а про Стефана сказатьне знаю что, — всяко ослабел. Писал я о тебечелобитную, и он государю и не снес. И я помышляю: благо нам и так; Давыд богоотец рекл: не надейтеся на князя на сына человеческого, в них же нестьспасения» [73].Отсюда видно, что в произшедшем столкновении Никона патриарха с его бывшими друзьями- ревнителями,Стефан сразу стал насторону не их,а Никона, что подметили ревнители и объяснялиэтостранное, по их мненью, поведение Стефана тем, что он «всяко ослабел». Ясно, что ревнители не понималиСтефана совсем не знали того, что Никон в своей церковной реформаторской деятельности осуществляет программу царя и Стефана, и потому они сильно заблуждались, считая Стефана сторонником своих воззрений на реформу, совсем не одобряющим реформы Никона, и толькоиз политики поддерживающим внешние корректные сношение с Никоном патриархом. В действительности роле Стефана в деле столкновение Никона с его бывшими друзьями была ролею посредника между двумя борющимися сторонами. Он старался действовать примирительно, посреднически, склоняя обе стороны к уступчивости, воздействуяв этом смысле, соднойстороны, на царя и Никона, с другой, на Неронова, как тогдашнего главу недовольныхНиконом. Это как, нельзя более ясно открываетсяиз переписки Стефана с Нероновым. Стефан в письме к Неронову в Спасокаменный монастырь советует ему оставить затеянную им борьбу с Никоном патриархом, так как он — Неронов борется «всуе», прав Никон патриарх, а не Неронов, почему последний должен оказывать Никону послушание «и без рассуждения не прекословить ему ни в чем», тем более, что Никон ждет от него покаяние и просьбы о прощении, которое он, под этим условием, и получит. На эти советы и убежденияСтефанаоставить борьбу с Никоном ипримиритьсяс ним, Неронов отвечает Стефану решительным отказом, заявляет, что он никогда непокоритсяНикону, а будетпо прежнему боротьсясним. «Молю тя, брате, пишет онСтефану, векую мя оскорбил еси, воспоминая миподвиг оставити и приложитисяот благоначинания, яже о Христе, а не добре подтвержая мя, яко да течение окончаю? или еще не уразуме настоящиябеды всей Русии?Всякоеблагочестие преста и чадом церковным вездеплачь... Како же рече о возлюбленне, яко всуе ми труде? разсмотри добрепревожделенне,— себе ли ради cиe творю? Небуди то никакоже: но церкве ради и братии, о них же Христос кровесвою излия.. Идеже вред преемлет церковь, и многим блазнь бывает и погибель душевная, — какое тутмолчание?Се в упрямство не вменяй, еже кпатриархупрощения не приношу: не вем бо себе к нему согрешиша». При этом Неронов относительно дальнейшего своего образа действий решительно заявил Стефану, что просит у Христа помощи и заступления, «да даст ми крепость, еже с братиею моею за имя Его любезно пострадати и с ними, о Христе моими господами, смерть или живот прияти, да в безконечные веки с любезными моими не разлучаюся». Но этого мало. Неронов и самого Стефана старается убедить открыто стать на сторону дела Неронова и его друзей, всячески их поддерживать и ради их бороться с Никоном. Он пишет Стефану: «не прииде бо Христос вложити мира, но рать и мечь, разделити отца на сына, и сына на отца, и дщерь на матерь свою, и невестку на свекровь свою. Сицевое Спасово речение часто воспоминай и нам не стужай, дело начевшим; но, молю, и помогай; аз орю и добре землю делаю, ты по ней посей, яко да обогатееши. Не угаси, молю, малые искры, лежащия в тебе, да не от Бога наказан имаши быти, яко погубив правду». И в другом месте тогоже письма заявляет Стефану: «грубых словес моих не гнушайся, о превозлюбленне, но с радостию, яко истине друг, приемли в клети, яко птица, седи и пой Господеви песни красны, во дни и в нощи. Прочти мучение святого пророка и мученика Еремия, иже посылаше, ко царю учеником своим Варухом епистолию, они же драша и жгоша, самого же пророка и соучеником его мучица, последи же и в кал его втопташе. Опасно зри, каков суд подъяша. Тако и ты, — аще и жещи и драть не будеши, но писанное тебе аще презирати будеши: блюди да не тояжде постраждеши. Аще бо к человеку согрешишь, отпустите ти ся; аще ли о церкви не радети будеши, и чадом ее блазн сотвориши, неумолим суд обрящеши в дом праведного суда Христова»[74].
Так старался Неронов убеждениями и мольбами, а часию и угрозами, склонить Стефана на свою сторону, заставить его решительно и открыто выступить на борьбу с Никоном. Но в тоже время Неронов невольно чувствовал, что Стефан вовсе не на его стороне, что он не оправдывает его строптивого, вызывающего поведения относительно Никона. Неронов искал причины такого, казалось ему, непонятного поведения своего друга и советника. В приписке к письму он спрашивает Стефана: «не то ли ты мыслишь, государь мой союзниче, священнопротопопе Венифатьевич, что я тебе, живучи на Москве, стужал и много тебе жестоко и противно говорил?» Значит Неронов сознавал, что Стефан им недоволен, что он оправдывает не его, а Никона, причину этого думает найти в прежних своих личных отношениях к Стефану, когда он, в виду вскрывавшегося между ними несогласия по тем или другим вопросам, дозволял себе много и горячо спорить с Стефаном и не соглашаться с ним. Отсюда очевидно также и то, что рознь в воззрениях между Стефаном и Нероновым сказывалась уже давно и, благодаря резкости и упрямству Неронова, уже ранее вызывала неудовольствие Стефана, о чем теперь и вспоминает Неронов.
Еще яснее свои истинные отношения к Никону патриарху и реформатору Стефан выразил во втором письме к Неронову. Здесь он пишет, что царь, которому он прочел письмо Неронова, удивляется его (Неронова) упрямству», что царь и Стефан «блазни не имеют о патриархе, — все он доброе творить», и что вообще «государь за патриархом ничего худого не видал». Что же касается распоряжения Никона о поклонах, то Стефан находит его правильным, вполне согласным с русской церковной стариной; а относительно перстосложения вопрос еще не решен окончательно, т. е. царь и Стефан находили правильными первые реформаторские шаги Никона и вполне их оправдывали, так как они, очевидно, и предприняты были Никоном не иначе, как после предварительного соглашения по этому предмету с царем и Стефаном. Поэтому не удивительно, что и царь не похвалял сопротивление и упрямства Неронова, и что он выразил желание, чтобы Неронов подчинился Никону и снова занял свое прежнее место в московском Казанском соборе, о чем Стефан и извещал в письме Неронова.
Таким образом Стефан был, несомненно, вполне на стороне Никона, и оправдывал его реформу пред своими задорными друзьями—ревнителями, с которыми он, особенно с Нероновым, поддерживал всегда прежние близкиеотношения, всячески усиливаясь его и других примирить с новыми явлениями в тогдашней русской церковной жизни. Несомненно также и то, что и царь принимал живое и деятельное участие в первых реформаторских шагах Никона и в посреднической попытке Стефана примирить ревнителей, особенно Нерона, с Никоном и его реформаторскою деятельностью.
Стефан мало однако рассчитывал побороть упрямство Неронова путем убеждений и уговоров, и потому решил достигнуть этой цели иным способом; как видно, Стефан уже давно задумал принять монашество, променять свое видное и влиятельное положение царского духовника, на положение простого смиренного инока старца. К тому же он решил склонить и Неронова. Последний во втором своем письме пишет Стефану: «прочее же писанное тобою (т. е. Стефаном), о вселюбезне, внятно разумех, смирению твоему подивихся и простонравию блаженному,
