— двоеперстно и других учил тому же правому перстосложению. Полное православие греков афонитов является здесь у него уже сомнительным. Инок Авраамийафонитов прямо признает неправославными. «Да и сие, государь, пишет он, какая правда: во Афонской горе греки сожгли своих святейших патриархов многосложный свиток — книгу, что писан к Феофилу царю иконоборцу, и рукк нему приложили 1465, собравшися вси церковницы, Тогда т же греки и нашу русскую псалтырь с последованием сожгли, и книгу Кирилла иерусалимского сожгли и иных немало. И какое их ныне православие? И какие ереси нашли во святых тех книгах?» Соловецкие челобитчики относительно греческих книг идут далее. Они уверяют, что и старые греческие книги в большинства уже давно были испорчены различными еретиками, которых в старое время так много было между самими греками. «А которыя, государь, пишут они, старыя книги у них, греков, ныне еще есть, и те книги от еретиков многия испорчены, насеяно в них много худых плевел: понеже во время тех старых книг в греках и еретиков и богохульников и иконоборцов было много». Инок Авраамий, с своей стороны, заявляет, что теперь у греков во обще никаких старых книг уже нет совсем. «Сказано от блаженного Максима, пишет он, что в греках, по взятия Царяграда, великая скудость книжная, и сам он, блаженный Максим, учитися ходил в западныя страны скудости ради книжной. Да и по описанию Арсения Суханова, древния великия обители у них все разорены и живут в них бусорманы: и откуду у них древним книгам быть?».
Очевидно, что противники церковной реформы Никона в суждениях об отпадении греков от православия, о порче, греческих книг еретиками, об усвоении греками еретических новшеств от латинян или от армян, не имели в своем распоряжении каких либо действительных, твердо установленных исторических фактов; очевидно у них не хватало ни знаний, ни уменья сколько-нибудь основательно разобраться в этих вопросах и как следует выяснить их своим читателям. Пораженные не сходством тогдашней греческой церковной практики с русскою, новоисправленных по греческим никоновскихкниг с старыми русскими, не умея понять и объяснить как следует этого явления, — они решили, что только одно русское единственно православно, а все тогдашнее греческое — неправославно, испорчено еретиками. Для обоснованы и оправдания этого положения, они искали данных всюду, и находили их в разных сомнительных ходячих сказаниях и слухах (сказание о белом клобуке, рассказы о сожжении всех греческих книг латинами), в подложных грамотах (грамота царя Константина папе Сильвестру), в случайных заявлениях отдельных лиц (греческих патриархов Иеремии и Феофана), не имевших в действиельности того смысла, какой им они навязывали, в показании таких лиц, которые давали заведомо ложные сведения. При этом они вовсе не задавались вопросом; насколько правильно и возможно пользоваться такими сомни тельными данными, не относились к этим данным критически, не старались определить их действительную историческую ценность, а все принимали на веру и притом так, как желали они. Они искренно верили в несомненность самого факта отступления греков от православия, а о том, как литературно прочно обосновать и удовлетворительно выяснить этот факт, они не особенно заботились, так как, по их мнению, дело по существу было ясно, само говорило за себя, а потому и ненуждалось ни в каких особенных изысканиях, проверках и доказательствах.
Как пользовались противники церковной реформы Никона тем материалом, какой был у них под руками, для доказательства отпадения греков от православия, это хорошо видно из следующего. Все они обыкновенно ссылаются на двух греческих патриархов — константинопольского Иеремию и иерусалимского Феофана, которые, будучи в Москве и поставляя здесь наших патриархов, не только будто бы восхваляли русское благочестие, как высшее я совершеннейшее в целом мире, но и до конца уничижили тогдашнее греческое благочестие, признали, что правая вера, во всей ее полноте, сохраняется теперь не у греков, а только у русских. Так соловецкие челобитчики, например, пишут государю: «сами вселенские патриархи, Иеремия цареградский и Феофан иерусалимский, ихже глаголют всякими добродетелями украшенных сущих, и бывшим им в московском государстве довольно время, от нихже и первопрестольники соборныя и апостольския церкви, Иев митрополит и дед твой, великого государя, блаженный Филарет Никитич, в твоем, великого государя, росийском московском царствии на патриаршеский престол возведени быша, и видевше истинную нашу православную непорочную веру, зело похвалили; своюж они греческую вру, от нее же ныне исправления ищем, до конца сами унижили, яко же в книге, глаголемей Кормчей, московской печати, о сем свидетельствует, что де у них во Иерусалиме и во всех тамо сущих восточных странах конечное православныя веры греческого закона от агарян насилие и погубление, и церковам Божиим запустение и разорение, но точию един на всей вселенней владыка к блюститель непорочныя веры Христовы христианский самодержавный великий государь благочестием всех превзыде и вся благочестивыя в твое государево едино царство собрашеся».
Совершенно справедливо, что разные греческие иерархи постоянно заявляли московскому правительству о крайне бедственном положены православной церкви на востоке, вследствие ризных притеснений со стороны турок. Так патриарх Мелетий Пигас в 1590—1593 г. пишет царю Феодору: «восточная церковь и четыре патриархаты православные не имеют другого покровителя, кроме твоей царственности; ты для них как бы второй великий Константин. Посему и мы в нуждах наших, после Бога, взираем к тебе, и если бы не помощь твоей царственности, то, верь православнейший царь, православие нашлось бы в крайней опасности, также как и эта патриархия... Да будет твое царское величество общим попечителем, покровителем и заступником церкви Христовой и уставов богоносных отцев». В другом письме к царю Феодору, в 1593 году, Мелетий пишет: «мы знаем твое священное царство, как предуготованное предведением всевидящего Бога всяческих, знаем и тебя царя, как написанного в книге живых не чернилами, но перстом всевышнего Бога, а вашу церковь, как избранную о Христе до сложения мира, в наследье святых во свете... Горячо заботься о ней (восточной церкви); чтобы она, порабощенная и рассеянная среди ассириян, вавилонян и египтян, не исчезла до конца, подавляемая чрезмерными угнетениями и нуждами».
Так говорил александрийский патриарх Мелетий Пигас в письме к царю Федору Ивановичу. Возможно, что и константинопольский патриарх Иеремия, будучи в Москве, тоже указывал на важное значение для всего православия русского царя, как единого теперь православного царя в целом мире, хвалил и прославлял русских за их горячую приверженность к православию и приблизительно может быть говорил те слова, какие в его уста влагают русские известия. «Во всей подсолнечной, заявлял Иеремия, один благочестивый царь; вперед что Бог изволит, здесь подобает быть вселенскому патриарху; а в старом Цареграде за наше согрешение вера христианская изгоняется от неверных турок». В уложенную грамоту об учреждении в России патриаршества, какая была составлена на Москве от лица греческих и русских иерархов, внесена была и такая речь, будто бы сказанная Иеремиею: «понеже убо ветхий Рим падеся аполинариевою ересью, вторый же Рим, иже есть Константинополь, агарянскими внуцы, от безбожных турок, обладаем; твое же, о благочестивый царю, великое российское царствие, третий Рим, благочестием всех превэыде, и вся благочестивая царствие в твое в едино собрася, и ты един под небесем христианский царь именуешись во всей вселенней, во всех христианах, и по Божию промыслу и пречистые Богородицы милости, и молитв ради новых чудотворцев великого российскаго царствиа, Петра и Алексея и Ионы, и по твоему царскому прошенью у Бога, твоим царским советом, сие превеликое дело (учреждение патриаршества) исполнитца». Несомненно, что речи Иеремии в нашем документе придан очень уже заметный русский колорит, почему она является скорее произведением московского приказного искусства, чем речью греческого патриарха, хотя и в настоящем своем виде, она совсем не заключает в себе того, чтобы Иеремия, восхваляя русское благочестие, в то же время «свою греческую веру до конца уничижил». Для правильного суждения о московских речах и деятельности Иеремии нужно иметь в виду еще и то обстоятельство, что кроме наших русских официальных правительственных известий о пребывании в Москве Иеремии и об учреждении им у нас патриаршества, сохранились и другие современные известия, принадлежащие, что особенно важно, спутнику Иеремии, монемвасийскому митрополиту Иерофею, и рисующие всю обстановку учреждения у нас патриаршества и деятельность еремии в несколько ином виде, нежели как об атом говорят русские документы. Иеремия, по словам Иерофея, усиленно желал сам остаться патриархом в Москве, и когда это оказалось неудобным, он против воли согласился на поставление патриарха из русских. Самая грамота об учреждении патриаршества в России составлена была только
