Тяжелое наследство оставил Никон своему бывшему «собинному» другу — царю Алексею Михайловичу, Все в тогдашней нашей церковной жизни, сверху донизу, находилось в полном смятении и как бы разложении, ни в чем не было устойчивости, определенного порядка и прочности, все как бы шаталось, всюду видны были только рознь, раздоры, взаимная ненависть и борьба. Общая нелюбовь лично к Никону перешла и на его реформу: большинство, как мы показали, относилось к ней отрицательно, сами архиереи сначала видели в ней только литное дело одного Никона, только проявление его патриаршего самовластия и самочиния. Даже ученые греки смотрели на Никона, за его церковно-реформаторскую деятельность, как на опасного новатора, как на разорителя вековых священных традиций и обычаев, достойного за это всякого порицания и осуждения. Казалось, что наступило время, когда должны были сбыться слова Иоанна Неронова, некогда сказанные им Никону патриарху: «что ты един де затеваешь, то дело некрепко; по тебе иной патриарх будет, все твое дело переделывать будет: иная тогда тебе честь будет, святый владыко»; казалось, что возвращение к дониконовским церковным порядкам действительно было бы, при тогдашнем состоянии умов, самым подходящим выходом из запутанного положения церковных дел, так как оно вполне соответствовало бы желаниям и настроенности значительного большинства тогдашнего общества и, по- видимому, способно было внести в него необходимое умиротворение и успокоение. Дело с реформою Никона, казалось, висело на волоске. Но реформа Никона однако не погибла, так как весь дальнейший тот или другой ход этого дела зависел теперь прежде всего и главным образом от царя Алексея Михайловича, который, после оставления Никоном патриаршей кафедры, сделался единственным фактическим управителем всей русской церкви, почему исключительно именно от него зависело признать или не признать церковную реформу Никона. Как повел это дело и к какому концу привел его царь Алексей Михайлович, это мы увидим из дальнейшего нашего исследования.
Оглавление
Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович1
notes
1
Эта челобитная, с очень обстоятельным объяснением, напечатана Н. В. Рождественским в Чт. общ. ист. и древн. расс. за 1902 г. кн. II, отд. IV, стр. 1 — 31.
2
Челобитные: неизвестного и иконописца Григория напечатаны в приложении нашей книги: Патр. Никон.
3
Рук. импер. публ. библ. из собрания гр. Толстого № 258, л.л. 11—120.
4
Впрочем в суздальской памяти встречаются и некоторые изменения по сравнению с московской, хотя и не особенно значительные. Они касаются прежде всего некоторых отдельных слов, не имеющих значения в происшедших вероятно от переписчиков. Но кроме этих случайных изменений в отдельных словах, в суздальской памяти есть против московской и некоторые характерные опущения и вставки, именно: в московской памяти говорится: «а в церкви бы велели говорити голоса в два, а понужде в три голосы опроче экзапсалмов, а экаапсалмы бы по всем церквам говорили в один голос». В суздальской памяти говорится: «а в церкви велети говорити голоса в два, а экзапсалмы по всем церквам говорити в один голос»; слова московской памяти: «а по нужде (говорить) в три голосы»,в ней опущены. Очевидно архиепископ Серапион, сочувствовавши, вероятно, единогласию, избирает средину: он дозволяет говорить в церкви в два голоса, но не дозволяет говорить, хотя бы и по нужде, в три голоса, и тем самым, с одной стороны, несколько удовлетворяет сторонников единогласия, а в тоже время существенно не расходится в этом пункте и с патриаршею памятью. О нищих в московской памяти говорится: «нищим во время святого пения по церквам ходити милостыни прошати отнюдь не велети же, а велети им стояти и просити милостыни вне церкви, стояти в притворе церковнем, егдаже православнии христиане должни суть подаяти им до святого пения, входяще во святую церковь, после пения, исходяще из церкви, подают. А во время святого пения им, в церковь приходя, мятежу и соблазну никакого отнюдь чинити не велети, а велети им в те поры в церкви Божией стояти и слушати божественного пения такожде со страхом и благоговением, немятежно». В суздальской памяти все это место изложено так: «а нищим шпыням по церквам ходити отнюдь невелеть»— и только. Сравнительно с московскою памятью в суздальской есть и некоторые вставки. В московской говорится: «а иные, полагают пелены на блюде и свечи, собирают, рекуще: на созидание церквам; инии же творятца малоумни, а потом их видят целоумных». В суздальской это место изложено так: «а инии, полагают пелевы на блюде и свечи, собирают, рекуще: на созидание церквам, а потом их мнози видят со пьяницами; а инии проданными себя называют и на окуп просят; а иные творяща неистовыми нравы, и потом их видят целоумных». В московской памяти говорится; «чего непострадахом: не пленена-ли земля, не взяты-ли быша гради, не падоша-ли без оружия, не помроша-ли скоти и не оскудеша-ли нивы? И cия вся содеяшася ныне пред очима нашима в наше наказание, и никакоже воспомянухом ся! И тивуну Ивану Манойлову и пр.» В суздальской памяти, после слов московской — «и никакоже воспомянухом ся» — находится следующая довольно большая вставка: «и протопопом и священником всякую службу: вечерню и повечерницу, и утреницу, и часы пети в ризах; а которые християне бороды бреют, и женский пол белятца, и тем заповедать, чтобы впредь того не творили; и которые промышляют кабаками и тяжутся ходя х'крестному целованию, и промеж себя любви не имеют, живут во вражде и прелюбодействе и в блуде, и от таковых в церковь Божию приноса от них не принимать, дондеже обратятся от таких злых дел. Да священником же детей своих духовных во вся воскресения и в праздники наказывать по заповеди Божией жити, и к церкви Божией велеть приходити по часту, чтобы не обленилися. Да и самим бы вам протопопом и священником и дьяконом добро пожити к великой духовной крепости и люди учити. Помните какову власть от Бога прияхом: поставлени бо есте Христово стадо пасти словесных овец, православных християн, а ни злата, ни сребра ради и никаких тленных вещей, но токмо о душах християнских пещися во дни и в нощи, да како имам ответ воздати Богу во второе пришecтвие: се аз и дети, яже ми дал Бог». В московской памяти повелевается, чтобы «позорною и безстудною бранию... отнюдь бы небранилися, таковыми словесы языка и душ своих не сквернили». В суздальской к этому сделана такая прибавка «и блуда и прелюбодейства отнюдь удалялися, и содомского греха отнюдь блюлися, понеже бо за такия дела Содом и Гомор Господь огнем пожже». Конец московской памяти со слов: «да и самому бы пуну Ивану Монойлову, да старость поповскому попу Панкратию велети у себя в тиунской избе cию память прочитати» и далее до конца памяти, в суздальской изложен несколько иначе, именно: да и сами бы есте протопопы и священиицы вся творили по сей памяти, и прочитали бы есте сию память почасту православным християном, кои к вам в церковь Божию приходят по воскресным - днем и по владычным и богородичным и нарочитых святых праздникам, и о том бы накрепко наказывали всех православных християн, чтобы творили так, как в сей памяти написано, неотложно, с великим утверженем. Такожде бы и
