разбойного оружия захватили ворованное зерно».
Муж был вне себя от ярости. Он посоветовал будущей родне подать жалобу в суд. Однако составить бумагу не так-то просто, ведь будущую сватью придется назвать преступницей, а сват окажется свидетелем. Чепуха, да и только! Бестолковщина! Тогда родственники женихов решили пожаловаться на хозяйку дома за избиение челядинцев. В общем, «они снова выступили в поход, дабы славу себе обрести»! Подобное дело решать в уезде они не стали, а обратились прямо в областной ямынь[68]. Когда жалобу утвердили, Цянь подал в ямынь новую бумагу, в коей соглашался выступить на стороне жалобщиков. Словом, он сам вышел в поход с оружием в руках. Две другие семьи (знакомые Бянь) настрочили свою челобитную. Поскольку женщине появляться в ямыне не положено, будущая сватья числилась в их прошении главной свидетельницей, которую надобно опросить в первую очередь.
В то время в области не было правителя, и всеми делами в ямыне временно заправлял синцзунь — инспектор по уголовным делам. Этот молодой цзиньши[69], хотя и недавно исполнял обязанности правителя, за короткое время успел прослыть весьма толковым и дельным. Он утвердил челобитные и назначил слушанье дела через три дня. Сначала учинили допрос Цяню, затем людям из четырех семейств, а также сватам, которые участвовали в свадебном деле. Госпожу Бянь не стали вызывать в суд, ведь жена, как известно, ничего не может добавить к тому, что сказал муж, ибо между супругами существует согласие! Но тут, ко всеобщему удивлению, мать невест оказалась смертельным врагом их отца — тестя будущих женихов, а истцы — противниками обвиняемых в свадебном деле. Словом, как говорится, «воспользовались судебной бумагой и тушью», отказавшись пойти на мировую и «разделить одну подушку».
Госпожа Бянь, узнав, что появляться в ямыне ей не положено, огласила воздух громкими криками, и пришлось ее впустить. Тут она сразу ринулась в атаку.
— Этот Цянь хоть и считает себя мужчиной, а мнения своего никогда не имел! — заявила она, показывая пальцем на мужа. — Его ничего не стоит облапошить! И о дочерях этот негодяй нисколько не заботится. За кого, вы думаете, он хотел выдать их замуж? За отъявленных прохвостов! Вот отчего мне и пришлось самой устраивать свадьбу. Ваша светлость, господин начальник, разберитесь по справедливости!
Чиновнику показалось, что госпожа Бянь дело говорит, и он вызвал Цянь Сяоцзяна.
— Эта женщина вздорная и непутевая! — сказал муж. — Да еще к тому же безмозглая! Только и знает, что меня позорить. Можно бы не обращать на это внимания, но в данном случае речь идет о серьезном деле — о браке, и потворствовать ее самодурству я не намерен!
Цянь говорил весьма убедительно, и судья растерялся, помолчал немного, а потом сказал:
— Так уж заведено, что в подобных делах решающее слово всегда за мужем. Но в вашей семье все не так, поэтому придется вызвать в суд обеих ваших дочерей. Пусть скажут, на чьей они стороне, тогда будет ясно, кто из вас прав, а кто виноват.
Супруги почтительно выслушали чиновника, низко поклонились ему, а тот, вытянув срочную бирку[70], повелел привести дочерей в присутствие. «Наверное, чада так же страшны, как и их родители, — подумал он. — Ведь не вырастет в зарослях дикого пырея прекрасный цветок. Любопытно на них взглянуть. Я слышал, что от подобных уродов рождаются еще большие уроды, и с каждым поколением все хуже и хуже». Итак, молодой чиновник ждал, когда к нему приведут дочерей, способных кого угодно привести в трепет своим безобразием.
Но что это?! Едва девы вошли в залу, в ней как будто стало светлее. Служебные чины ямыня, разные канцеляристы и стражники, забыв о суровых правилах, обступили красавиц и, вытягивая шеи, старались получше их разглядеть, словно перед ними были редчайшие диковинные драгоценности, которые нежданно-негаданно упали с Девятого неба[71]. Красота юных дев, прекрасных, как феи, невесть откуда залетевшие в судебную залу, смутили покой самого чиновника. Лишь когда стражники доложили ему об исполнении приказа, он вышел из оцепенения. Получается, что и среди дикого пырея растут порой прекрасные цветы, а новое поколение бывает лучше старого, а то и вовсе на него не похоже. Обретя наконец дар речи, чиновник промолвил:
— Ваши родители, поскольку нет меж ними согласия, сосватали вас сразу в четыре семьи, и оба считают себя правыми. Я же не знаю, как поступить. Недаром говорится в пословице: «Справедливому судье нелегко решать семейные дела». Вот и пришлось вас вызвать в присутствие. Отвечайте мне только правду! Кто из ваших родителей поступил правильно, а кто нет?
Надобно вам сказать, что нрава девушки были весьма робкого, чужих мужчин сторонились, и теперь, когда на них уставилось сразу несколько сотен глаз, не знали, куда деваться. Пунцовые от смущения, они неподвижно стояли перед чиновником и готовы были забиться в любую щель, только бы уйти от этого страшного судебного стола. Ни на один вопрос они не ответили, но судья, надобно вам знать, был необычайно проницателен. По выражению лица девиц он сразу понял, что они в обиде на отца с матерью, только боятся об этом сказать. Нет, таких красавиц нельзя выдавать за кого попало, подумал судья, и решил вызвать всех четырех женихов, чтобы тут же на месте определить, которые из них достойны стать мужьями девиц. Он протянул руку к бирке.
— Ваша честь, бирка не нужна! — сказал отец одного из женихов, опустившись перед судьей на колени. — Наши сыновья давно ждут у вторых ворот, в надежде, что вы по справедливости разрешите их дело. Распорядитесь позвать!
— Зовите, да поживей!
Через короткое время в зал вошли четыре юноши.
— Вот наши сыновья, ваша честь! Определите, которую из девиц они должны взять в жены.
Чиновник внимательно оглядел молодых людей и покачал головой. Такие же безобразные, как их отцы, все у них наоборот, все не так, в лицах не то что красоты, даже симпатии нет. Точь-в-точь как говорится: «Ни кожи, ни рожи». И судья подумал: «Неужели эти красавицы должны выйти замуж за таких уродов? Впрочем, бывает, что и карлика полководцем выбирают». Судья вздохнул. Двум женихам, которых выбрал отец, он велел пройти в восточную часть залы, тем, которых выбрала мать, — в западную. Посредине встали красавицы. Все опустились на колени.
— Вот женихи, за которых сватают вас родители, — сказал чиновник. — Вы так и не ответили, одобряете ли вы их выбор. Наверное, потому, что стесняетесь. Вы можете ничего не говорить, только, когда надо, кивните головой либо в сторону востока, либо в сторону запада, и сразу будет понятно, кто из юношей вам по душе. Смотрите не ошибитесь, ведь речь идет о вашей судьбе!
Все, кто был в зале, уставились на девушек, ожидая их решения.
Сестры успели рассмотреть молодых людей. От ужаса они низко опустили головы и зажмурились, из глаз покатились слезы. Они не обернулись ни в сторону востока, ни в сторону запада, подняли глаза на судью и горько заплакали. Нельзя было без слез смотреть на бедняжек.
— Судя по вашему виду, вам не по душе эти женихи. Не так ли? Я тоже считаю, что эти грубые крестьянские парни вам не пара. Постойте вон там, в сторонке, пока я допрошу ваших родителей. Есть у меня один план.
Когда Сяоцзян и его жена опустились на колени перед судейским столом, судья ударил кулаком по столу и гневно сказал:
— Нет у вас у обоих ни капли приличия! Вы играете судьбой дочерей! Раз уж решили выдать их замуж, женихов надо было выбирать подходящих, а не грубых мужланов. А теперь посмотрите: бедные девушки плачут, так разве будут они счастливы? Хорошо, что дело попало ко мне, я решу его по всей справедливости, кто бы что на сей счет ни думал. Другой чиновник на моем месте, прилипший к законоположениям, словно к глине, одобрил бы ваш выбор и единым взмахом кисти испортил бы девушкам всю жизнь! Но я сам найду свата и велю ему подыскать хороших женихов. Не думайте, что мое
