— Вр-решь, чудо-юдо! Не ты нас скрутишь, а м-мы тебя, квазимодо…
Он отколупнул клювом кирки толстый пепловый брус, передвинулся по закраине влево, отковырнул другой, опять передвинулся, так и пошел и пошел по часовой стрелке…
— Стоп, Костюх! Хватит!..
Следующими полезли Вепринцев и Мартиненкин.
— Вниз не заглядывайтесь, — предупредил их Костя, — лицо опалит. Сознание потерять можно…
— Все ЦеУ, начальник? — Мартиненкин поездил своими бровями-щетками, будто «дворниками», вскарабкался на лестницу. Вепринцев, подмигнув кошачьим глазом, — следом.
Утром следующего дня позвонили в Москву, директору. В директорском номере в это время находился главный инженер; главный металлург завода тоже был там — словом, весь заводской генштаб.
— …Как — закозлили? — Директор даже поперхнулся на том конце провода. Некоторое время трубка хранила тяжелое, сдобренное пороховым потрескиванием эфира молчание.
— Фурму располовинило, вода легла на металл.
— М-да. Час от часу не легче.
В трубке было слышно, как главный металлург, человек спокойный и обстоятельный, поинтересовался у директора:
— И как обстоят дела?
Директор мрачным голосом ответил металлургу:
— Средне! Средне между «плохо» и «очень плохо»… — Потом, помедлив несколько секунд, спросил у Липецка: — Кто занимается конвертором?
— Скворень. Мастер первой смены.
— Знаю Сквореня. Мы как раз собирались его после праздников в замначцеха переводить. Та-ак… Помощь нужна?
— Нет. Скворень пошел на риск, работает на горячем козле. Надеется за праздники справиться.
— Дельно, но трудновыполнимо. Кто еще с ним работает?
— Цеховая комсомолия. Три помощника конверторщика.
— Передайте Сквореню, если трудно на горячем козле, пусть подождет, когда остынет. Запас времени есть. Небольшой, но есть…
— Но это ж план… Деньги…
— Знаю! Не рисковать же людьми ради денег. И еще… Докладывайте каждые полтора часа, как идут дела на конверторе.
— Хорошо.
Об этом разговоре ни Скворень, ни его подопечные не знали — им было не до «высоких материй»…
Когда футеровка была обита, Скворень сунул рукавицы в карман телогрейки. Чувствовал он себя препаршиво — от угара болела голова, комариный звон сверлил мозги… Наступал черед лезть в конвертор, там будешь чувствовать себя как в пустой кастрюле на жару: не кипит, а дым идет, паленым пахнет.
— Первым в горловину лезу я, — сказал Скворень.
— Сергей Степаныч! Может, я?
— Опять комса под ногами вертится…
— А вы будете… Руководитель, одним словом, будете. Это же важнее, чем махать кайлом в конверторе. Координация!
— Ну и Гундорев! — Скворень покрутил головой. Со стороны непонятно — то ли одобрял, то ли отругать собирался.
— Все-таки, Сергей Степаныч, будет лучше, если мы первыми полезем в конвертор, — вмешался Мар-тиненкин.
— Честное слово.
— По принципу: комсомол всегда впереди?
— По рангу положено быть первыми…
— Ну и надоедлив же ты, а, комсомольский секретарь! Репей! Пристанешь — не отцепишься. Двигай! Но только без этого самого… Без геройства.
Костя вскарабкался по лестнице на закраину, затянул вниз. Козел по-прежнему дышал жаром, вспыхивал искрами. Костя сбросил кирку, спрыгнул сам. Показалось, что корка козла прогнулась под тяжестью его тела, как прогибается молодой лед. От жары его даже затошнило в первый миг, но потом тошнота прошла. Сбросил телогрейку и, длинно размахнувшись, всадил клюв кирки в футеровку. Он бил ее и бил, как врага, круша прокисшие кирпичные пласты. Вот и рубашка насквозь пропиталась, будто ее в воду окунули, прикипела к телу и теперь мешала замахиваться, лицо залепило черной сажевой трухой; скрапины, приставшие к кирпичам, рассекали лоб, щеки, попадали в глаза, но Костя, не замечая их, тяжело и спокойно орудовал киркой.
— Как дела? — прокричал сверху Скворень.
— Р-рушим… — прохрипел Костя.
— Сменить?
— Рано! Еще минут пять… Лампы вот только не хватает!
— Счас. Будет те лампа!
Сверху на затянутом в резиновую трубку проводе спустилась решетчатая лампа-переноска. Костя подхватил ее и, часто и трудно дыша, отворачиваясь от расползающегося в выступивших слезах света, пристроил на смолодоломитовой глыбе. Разглядел стенки конвертора — они были черны и бугристы. В голове мелькнуло сравнение с паровозной топкой…
К закраине горловины Скворень пристраивал проволочный трап. Гундорев впился в трап пальцами, тяжело поднял грузную, ставшую ватной ногу, машинально нащупал перекладину, подтянулся. Он повисел несколько секунд неподвижно, двинулся вновь, с трудом нащупывая проволочные перекладины, пока Скворень, крепко ухватив его за воротник, не помог взобраться на закраину.
— Жара! В желудке суп варить можно…
Спустившись на площадку, Гундорев заковылял к каптерке и неожиданно для себя увидел Ивана Брызгалова. Тот с пулеметной скоростью строчи что-то в расчерченном карандашными линиями бланке.
— Какие новости у героев? — просипел он. — Чистится печушка?
— Чистится. — Костя поводил по небу одеревеневшим языком. — Подсобил бы…
— Не могу. — Брызгалов приложил руки к сукну «несгораемой» спецовки. — После праздников выборы месткома; мне, как профсоюзному лидеру, отчитываться надо. А отчет когда писать? Сейчас надо писать. Не в праздники же…
— Не хотите? Ладно, — сказал Костя. — Сами справимся.
— На посмешище себя выставлять не хочу. С конвертором у вас ни черта не выйдет… Вляпались вы в историю. Пальцем показывать еще будут, смеяться. Да не дай бог, травма, не дай бог, поджарится кто из вас. Это ж тюрьма вашему начальнику. Сгорит Скворень. Вот. Не хочу с вами. А потом у меня выходное время. Четыре выходных дня. Гарантированные конституцией…
Он скомкал бумажку, сунул в карман спецовки и, вздыбив ветер, хлопнул дверью каптерки.
…В работе не заметили, как кончился день, потом прошла ночь и наступил новый день. А они уже начали кладку конвертора. Кирпичины-огнеупоры — узкие, похожие на точильные, бруски и такие же тяжелые, — укладывались неровно, скользили по стенке конвертора, срывались, каждый брикет приходилось выдерживать, пока его не схватило жидкое стекло. Словом, терпение требовалось немалое. Витька Вепринцев, выползая наверх и тряся набитым пылью чубом, остервенело двигал челюстями — темпераментному Вепринцеву терпения не хватало. На смену ему нырял в конвертор Славка Мартиненкин. Свою вахту он сдавал мастеру, а тот — Косте Гундореву. Так «каруселью» и работали…
К вечеру Костя, выбравшись из конверторного нутра, увидел на площадке мать. Клавдия Кирьяновна Гундорева сидела на табуретке в праздничном джер-совом пальто, на коленях — баул. «Подкрепиться принесла», — мелькнуло в голове.
— Что дома, ма? Ого, и горючее! — Костя выудил из-под кулька с мандаринами бутылку вина, взболтнул. — Мы же не пьем, мама…
