журналах, где прямо звучала насмешка над иными её драматическими творениями. Молодой Новиков принял за чистую монету вольнолюбивый дух екатериненского наказа, забыв, что опасно задевать самолюбие автора, тем более автора венценосного и очень памятливого. Приманка сработала.
Высочайшем указом императрицы от 23 декабря 1785 года московскому главнокомандующему графу Брюсу и высокопреосвещенному митрополиту московскому Платону предписывалось. освидетельствовать издания типографии отставного поручика Новикова, ибо, как отмечалось, из оной типографии выходят странные книги». Митрополиту Платону поручено было также испытать самого Новикова в православном законе, «а в книгах типографии его не скрывается ли умствований, несходных с простыми и чистыми правилами веры нашей православной и гражданской должности».
26января 1786 года митрополит Платон донес государыне, что поручик Новиков призван был и испытан в догматах православной греко-российской Церкви и оказался примерным христианином. Изъятые книги митрополит разделил на три разряда:
1) книги собственно литературные, которые по скудости литературы отечественной желательны к распространению; 2) книги мистические, которых высокопреосвященный просто не понял и потому судить о них не может; 3) книги самые зловредные, развращающие добрые нравы и ухитряющиеся подкапывать твердыни святой нашей веры. «Сии-то гнусныя и юродивыя порождения так называемых энциклопедистов,— писал митрополит Платон,— следует исторгать, как пагубныя плевела, развращающая добрыя нравы». Спустя два месяца указом государыни графу Брюсу дано было знать, какие книги изъять из книжных лавок и сжечь. Дополнительно московскому главнокомандующему было сообщено, что государыне приятно будет, ежели после окончания аренды Новиковым университетской типографии сия аренда не будет возобновлена.
Таким образом, удар по масонству вроде бы и был нанесен, но цели не достиг.
В первый день нового 1800 года молодая жена великого князя Константина Павловича принцесса Юлиана Сакс-Кобургская едва не умерла от страха. Рано утром, когда за окнами Зимнего дворца было совсем темно, а в коридорах еще не началось тихое мельтешение слуг и придворных, принцесса, принявшая в православии имя великой княгини Анны, была разбужена оркестром трубачей, прямо под ее дверями проигравшими «зорю». Сделано было сие по приказанию ее супруга, большого шутника, великого князя Константина. Бедную принцессу трясло весь день, что искренне забавляло ее мужа.
Великая княгиня Анна не осмелилась пожаловаться императору, но своей свекрови императрице Марии Федоровне излила все негодование, заявив, что у нее недостает сил
переносить дикие чудачества грубияна мужа и она намерена покинуть Россию. Мария Федоровна, как могла, успокаивала бедную немецкую девочку, польстившуюся на великокняжескую корону.
Позднее принцессу успокаивали на половине наследника престола, великого князя Александра. Его молодая жена великая княгиня Елизавета Алексеевна (еще недавно — принцесса Луиза . Баденская) жила в полном мире и согласии с мужем. То была удивительно счастливая пара.
Двадцатитрехлетний великий князь Александр Павлович обладал очарованием редкого красавца (в отличие от брата Константина, курносого, лысоватого, с грубым голосом и резкими движениями). Улыбку его называли не иначе, как «ангельской», грация его движений и величавая поступь порождали сравнения с Аполлоном. При всем том, наследник сформировался в дворцовой атмосфере трусости и стяжательства, смелого разврата и наглого лицемерия как умелый царедворец.
Он рано научился скрывать свои подлинные чувства и мысли и от покойной бабки, и от строгого отца. Шатки и неопределенны были внушенные Лагарпом идеи республиканизма и свободы. Мягкость характера,, природные доброта и лень порождали в нем мысль об. отказе от престола, и он долго лелеял мысль о жизни свободного гражданина на берегу Женевского озера, однако притягательность царской власти оказалась несравнимо сильнее, Церковные обряды он послушно выполнял, но в атмосфере мистицизма,
питаемой то вольтерьянством, то масонством, то идеями отцов иезуитов, которые осмелели в России при Павле Петровиче, великий князь стал сущим космополитом.
Впрочем, мысль о благе отчизны была для него важна, чувство долга оставалось твердым. Он сознавал крайнюю неготовность брата Константина для российского престола и видел растущее недовольство столичного дворянства батюшкиным правлением. Императорская корона надвигалась на него. Он и страшился этого, и очень желал...
Глава 4
ПЕРВОПРЕСТОЛЬНАЯ
Москва встретила отца и сына Дроздовых празднично. На пути в лавру они собирались остановиться в ней на денек, а пробыли без малого неделю. День за днем пролетали в богослужениях, сидении за столом в доме деда Александра Афанасьевича, его сына Григория, служившего диаконом в церкви Иоанна Воина, и отцовского зятя Сергея Матвеевича, чиновника Московского епархиального управления (с помощью которого отец хлопотал о месте диакона для своего будущего зятя Иродиона Сергиевского). Сколько было съедено! Сколько услышано новостей и житейских историй! Сколько было.увидено красоты и редкостей! У Василия голова шла кругом.
Первым делом сходили к Иверской. Часовня у Воскресенских ворот Китай-города пылала жаром множества свечей. Череда самых разных людей продвигалась медленно перед иконою, тут по виду были мещане и мужики, купчихи и
