Век Филарета

   —  В самом деле, ваше высокопреосвященство,— говорил Дроздов,— не следует ли нам желать скорейшего прохождения сей мимолетной и мгновенной жизни, аки для нас ненужной или вредной?.

   Митрополит присел на скамейку под раскидистой липой и оглядел своих спутников, среди которых были старшие семина­ристы и молодые учителя. В китайчатом полукафтане, соломенной шляпе и туфлях на босу ногу маститый иерарх выглядел сущим философом в окружении учеников.

— Дети мои, человек есть животолюбив. Сия истина естественна, яко от Бога влиянна. Ибо если бы человек не был животолюбив, он не радел бы о себе, он при всяком прискорбном случае' лишил бы себя жизни; он подобен был бы дикому зверю, всякаго терзающему, подобен был бы отчаянному. Мог ли бы таковой о другаго пользе или о сохранении другаго жизни поду­мать, когда бы собственную свою презирал?

Затаив дыхание, слушали юноши мысли старца.

— Сия к жизни сей любовь не только нужна для благоденствия человека, но и есть связь общества. Когда я люблю жизнь свою, буду беречь и другаго, ибо по собственному животолюбию рас­суждаю, сколь дорога она должна быть и другому. И потому для любви к ближнему положил правилом Спаситель любовь нашу к самим себе: Возлюби ближнего твоего, яко сам себе. А сие означает, что не любящий самого себя другаго любить не может... Так, дети, я думаю.

В ноябре 1803 года Василий Дроздов был назначен учителем греческого и еврейского языков в троицкой семинарии с жалованьем в сто пятьдесят рублей в год.

Глава 7

 МИТРОПОЛИТ И ЦАРИ

   Семинаристы искренне любили своего митрополита и полагали, что хорошо знают его, но им была ведома всего часть его жизни и личности, причем малая часть. Они привыкли видеть доброго седобородого старца иногда в соборе и семинарии, чаще — и любимой им Вифании, где у ворот монастыря он попросту сидел на скамье, беседуя с лаврскими и пришлыми монахами, с богомольцами, а то шествовал по окрестной роще в дружески отеческой беседе с наставниками и воспитанниками обеих семинарий. Так прост был митрополит, что иные семинаристы втайне недоумевали: в Вифанском храме сам правил клиросную долж­ность, читал Часы и Апостол, подавал служившему иерею кадило и теплоту причастникам. Недоумевающе поразились бы более, зная, на каких высотах побывал владыка.

   В 1770 году Платон Левшин был произведен из архимандритов прямо в архиепископы, став в тридцать три года самым молодым архиереем русской церкви. Способствовали тому не столько его таланты, сколько положение законоучителя наследника, великого князя Павла Петровича. Доверие к нему со стороны государыни Екатерины Алексеевны и великого князя было настолько велико, что самого его удивляло. Его проповедями восхищались, его со­ветов и мнений ждали и желали, потому любимца даже не от­пускали надолго из Петербурга.

   Учившийся на медные деньги сын деревенского священника Петр Георгиевич Левшин, двадцати одного года от роду приняв­ший монашество с именем Платона, мог пройти к успеху без помощи покровителей и интриганов явно по милости Божией, ибо обладал характером горячим, хотя простосердечным и от­кровенным.

   Сознавая возможности, открывшиеся ему, пекся владыка Пла­тон об укреплении православия в России и о защите Церкви. Он . пришел в царский дворец с открытым сердцем, искренне при­вязался к августейшей семье, но ему мало было милостивого

благоволения. Он желал дружбы, дающей право на взаимную откровенность и заботу о

счастье друг друга. Год и другой он высказывал свои идеалы и убеждения, подавляя обиды от не­внимания и равнодушия, пока не понял тщету своих усилий.

   Для царских особ непонятны и странны были его старания, а прямота суждений скоро стала раздражать. Глубокая набожность Платона вызывала улыбку, а открытое бескорыстие и неспособ­ность к лести порождали уверенность в чрезвычайной ловкости молодого архиерея. Во дворце милее и надежнее считали «лас­кателей» и «искателей» (как усмешливо называл честолюбцев Пла­тон). Его наконец отпустили на московскую кафедру, а затем перестали призывать на заседания Святейшего Синода.    .

   Москва была родиною Платона, и он с радостью отдался многочисленным делам по устройству епархии. В производстве дел московский митрополит не взирал ни на просьбы высоких лиц, ни на слезы виновных. Был он вовсе чужд мздоимства* почитая то подлою низостью. Все решал по своему разумению.

   Прежде всего он изменил порядок поставления священников по выбору прихожан, полагая их мнения пристрастными и не всегда основательными. Руководствовался владыка достоинствами кандидата и иереи. Недовольство оказалось велико, и пошли жа­лобы в Петербург, но вскоре те же дворянские жалобщики приезжали благодарить митрополита за хорошего священника.

   Продолжая попечение о духовенстве, Платон старался улуч­шить. его материальное положение. Не колеблясь, закрывал скуд­ные и малочисленные приходы, присоединяя их к другим, дабы более доставить духовенству пропитания. С тою же целью сколько возможно уменьшал состав причта.

   Особенное внимание обратил он на духовные школы, ибо темно оставалось духовенство. По воле Платона были открыты новые семинарии в Саввино-Сторожевском монастыре в Звенигороде, в Лаврентьевой монастыре в Кашире. Митрополит потребовал, чтобы все духовные отдавали сыновей учиться, грозя, что в ином случае дети их отосланы будут для причисления к пдушмому окладу (который духовные не платили) или для определения в военную службу. К