этому было прибавлено, что и места священнические и прочие в епархии будут замещаться токмо обучавшимися в семинарии.
Зашевелились недовольные. Возникла угроза десяткам священнических династий, сытно и бесхлопотно сидевших на своих приходах. Поначалу требование митрополита учиться посчитали мимолетной блажыо: порядок служб и необходимые молитвы пом-мини назубок. Евангелие и Псалтирь умели читать, чего ж еще? Но митрополит не отступал. Тогда пошли в Петербург с надежными людьми доносы.
Первоприсутствующим в Синоде в то время был митрополит Гаврил, характером
суровый и резкий. Он и разбирал донос о том, что митрополит ввел-де новый налог на священнослужителей. Платону пришлось объяснять и оправдываться, что не налог онобъявил, а приглашение о добровольных пожертвованиях в пользу бедных академистов,
учащихся вСлавино-греко-латин-екой академии.
Сокрушаясь об этой и иных неприятностях, Платон писал другу казанскому архиепископу Амвросию: «Нас ставят ни во что, и светские правители не только хотят подчинить нас себе, по и почитают своими подчиненными. Особенно тяжко, что нашего синодское начальство не только не идет против них, но даже содействует им и бежит с ними вперегонку... Что нам делать, несчастным, как не призывать Бога не устами, а делом?»
Вот тогда-то, в нелегкие дни, владыка Платон и задумал построить свою Вифанию. Через Троице-Сергиеву лавру течет на восток малая безымянная речка, с которою двумя верстами ниже соединяются с обеих сторон два ручья. При слиянии их некогда была лаврская мельница с птичьим и скотным дворами, но все пришло в упадок, осталась лишь густая березовая роща Корбуха. Место это полюбилось Платону, и он задумал поставить там монастырь.
Епархиальных денег на это недоставало; Синод, раздраженный тратами митрополита на духовные школы, наверняка откажет — так начнем помаленьку сами, рассудил владыка. Официально было заявлено, что в роще устраивается кладбище для монахов. После поставили церковь. Построили покойцы для митрополита и несколько домиков для братии. Насадили липы и сирень. Сию обитель Платон назвал Вифанией в память о воскресении Лазаря, дабы живущие здесь и приходящие чаще вспоминали об этом чудесном событии, важной опоре веры в истории божественного домостроительства.
Митрополит постоянное пребывание имел в Москве на Троицком подворье, летом — то в Перерве, то в черкизовском загородном доме, то в Саввино-Сторожевском монастыре, а потом как-то пристрастился к Вифании. Все там было хорошо, но жизнелюбивой натуре его казалось пусто — и он завел семинарию, чтобы дыхание молодости не прерывалось в обители. Однако сделанное оставалось без формального утверждения властью.
В 1792 году он обратился к императрице с просьбою об увольнении от управления епархией на покой в лавру. Государыня ответила, что жалеет о его болезнях, признает его заслуги, но не может уволить его, дозволяя, однако, поручить управление епархией его викарию, а самому пребывать в лавре. Царская воля — закон.
Платон занялся обустройством митрополичьих владений. Воссоздал Чудов монастырь в Кремле, заново выстроил митрополичьи покой в том же Чудове, на Троицком подворье и в Черкизове. Получив от казны тридцать тысяч рублей на лавру, он построил новую ризничую палату, в Троицком соборе поставил новый иконостас и обложил его серебром, доказал стенные росписи на золоте. То же сделал и в Трапезной церкви, и у Михея, и в Сошественской церкви — везде новые иконостасы, новые росписи. У Успенского собора выстроено было новое крыльцо, сад лавры обнесли высокой оградой. Преобразилась лавра, и радовалось сердце Платона.
Но где радость — там и печаль. «Прежде я вас письмами задирал,— писал Платон Амвросию, ставшему митрополитом новгородским,— ибо, несколько рулем общих дел правя, имел что писать. Но нынче все вращается без меня, другие на себя обращают
и очи и перо... Теперь сижу в Вифании, да и место... Но мира каверзы и сюда достигают. Я думал было за прежние труды и заслуги получить ежели не награду, то хотя похвалу, хотя щадение. Но видно, что мало добра сделал я, а самолюбием сам себя обманывал… Впрочем, не унываю, и спокойствие духа при всяких неблагоприятных обстоятельствах никогда не оставляет меня, это дар Божий, за который не устаю благодарить Всевышняго»
В последние годы правления Екатерины Платон страдал, видя злоупотребления власти, ее презрение к простому человеку, всевозрастающее безверие и развратность нравов верхов. Ему передовали слова царицы, сказанные в голодный год: «У нас умирают от
объядения, а никогда от голода. У нас вовсе не видно людей худых и не одного в лохмотьях, а если есть нищие, то по большей части это ленивцы
- так говорят сами крестьяне». Он уже потерял надежду на обретения народного блага от власти, желалось лишь — поменьше вреда.
В ноябре 1796 года Екатерина скончалась, и Павел Петрович тут же вызвал московского
митрополита в Петербург. Ехать не хотелось, Платон медлил. Пришло письмо от императрицы Марии Фёдоровны с напоминанием, что государь ждёт его. На двадцать первый день Платон отправился, но, не доезжая Твери, получил высочайший выговор «за медленность». Платон знал, что Павел гневлив, да отходчив, но стерпеть не захотел и вернулся в лавру. В Петербург ушло письмо с объяснениями и просьбою об увольнении на покой.
В ответном письме император в тёплых выражениях отзывался о Платоне и пояснил, что требовал его к себе « по привычке быть с ним и для того, чтобы
