профессиональных интересов, утрата интереса к любимым занятиям, ослабление эмоций, оскудение чувств, переходящее в полное равнодушие и безучастность. Пожалуй, этот термин как нельзя лучше характеризовал Доменико. Возможно, это было ответом на детскую травму, и хороший психолог смог бы выудить его из этого состояния. Но отец не слишком интересовался сыном. Его устраивал такой молчаливый и безучастный помощник. И вот уже больше сорока лет Миммо с видимым безразличием просеивал муку и месил тесто. Если бы он мог анализировать свои эмоции, он назвал бы это безразличие отвращением, но он их не анализировал. Он просто не задумываясь выполнял то, чему научил (что вколотил в него) отец. А вдалбливал он следующее: кондитерское дело — на девяносто процентов наука. Математика и точность. Положишь дрожжей на 5 грамм меньше чем нужно — и не поднимется кулич, положишь слишком много яиц — и тесто будет жестким. «Это тебе не пицца — повертел на пальцах, шлепнул сверху моццареллу, кинул горсть каперсов — и готово» - любил он повторять. У отца был даже специальный швейцарский термометр для теста. Только при 63 градусах можно было добавлять взбитые в пену белки в растертые с сахаром желтки, нагретые с молоком на водяной бане. Перегреешь — белок свернется, нагреешь недостаточно — не разойдется сахар. Свое ремесло он вбивал в мальчика кулаками, каждый из которых был размером с рождественский кулич. Только не знал ни отец, ни сын, что остальные десять процентов успеха кондитера зависят не от температуры молока и не от точности весов. Эластичность теста достигается не только добавлением сливочного масла и не только длительностью и тщательностью вымешивания, но и.... добротой! Да-да, обыкновенной сердечной добротой и мягкостью характера. Поэтому у Этторе Разо, беззалаберного, но добродушного кондитера с Корсо Гарибальди, могла слегка подгореть или непропечься выпечка, но знаменитые неаполитанские «бабА» у него всегда были сочными, трубочки — хрустящими, рождественские куличи и пасхальные коломбы — воздушными и мягкими. Разумеется, как всякий обитатель Неаполя, Миммо был человеком набожным, и каждое утро молился Марии, святому покровителю Неаполя — Сан Дженнаро, и покровителю кондитеров, булочников и мельников святому Павлу, епископу Верданскому. Но Святой Павел - не волшебник. Он не может превратить жесткие булочки в мягкие, ворчуна-кондитера - в рассеянного археолога. Хотя... хотя он может так повернуть обстоятельства, так их смешать, перетасовать и заново раскинуть, что человек поймет что-то сам. Иных, особо непонятливых, приходится иногда долго тыкать носом....
Однажды приснился Миммо сон, что мука превратилась в песок, сахар — в снег, и вот он роется в песке и снегу, пытаясь разыскать какую-то древнюю поделку-безделицу, примитивного, грубоватого бронзового воина в странном шлеме и с мечом в левой руке. Он даже проспал в тот день и когда бежал через площадь в кондитерскую, еженедельный рынок уже раскинул свои ряды. Раньше, мальчишкой, он подолгу глазел на рыбные прилавки, на извивающихся угрей и мурен, на страшную морду раны-пескатриче, они смутно влекли его и сегодня — может, в детстве он приходил на рынок с мамой, и она показывала ему рыб, говорила названия. Но сейчас, после десятков лет, проведенных среди утонченных кондитерских ароматов ванили, корицы, кардамона, примитивный и резкий запах моря раздражал Миммо. Несмотря на то, что за опоздание отец до сих пор бранил его, Миммо остановился у лотка с дешевым антикварным мусором — открытками, виниловыми пластинками, чашками с отбитыми ручками, подсвечниками в зеленых пятнах старости, шкатулками, детскими игрушками, статуэтками где всегда покупал себе какую-нибудь оловянную фигурку, какого-нибудь солдатика. Вот и сейчас он выбрал странного воина какого-то примитивного войска. Фигурка была больше обычных оловянных солдатиков, впрочем, особо рассматривать ее не было времени. Он сунул продавцу евро, запихнул статуэтку в карман пиджака и побежал в кондитерскую. Про свой сон он уже давно забыл. Отец был на месте и с недовольным видом протянул Миммо белый халат и дурацкий белый колпак, за который его тоже дразнили в детстве. Каким-то неловким жестом, желая незаметно от отца переложить фигурку из кармана пиджака, Доменико уронил ее в чан с тестом. В тот день он особенно долго возился с замесом, потому что ему никак не удавалось нащупать в этом вязком месиве фигурку. А еще он в первый раз за сорок лет не думал об этом месиве с ненавистью. Он тщательно продавливал тесто сквозь пальцы и думал только о первобытном воине. Наконец под пальцами нащупалось что-то твердое! В тот день булочки удались на славу! Сам префект, зашедший к отцу позавтракать, похвалил их! Доменико решил, что этот воин приносит ему удачу, и стал специально каждое утро бросать его в тесто. Слава о новом рецепте кондитерской Панарьелло разнеслась по всему Неаполю. Отец потирал руки, подсчитывая ежедневную выручку, большую часть которой он, естественно, не проводил через кассу, а складывал в особую шкатулку. Миммо с увлечением мял и пропускал сквозь пальцы белое вязкое тесто, становившееся в его руках пышным, «пуховым». Вместо обычного сонного безразличия на его лице появилась блаженная улыбка. Казалось, он впал в детство. Но однажды Миммо не смог нащупать свой талисман. Отец орал, что пора ставить тесто в печь, а то пол-города останется без куличей, но Доменико все мешкал и не раскладывал тесто в формы. Было уже девять утра. Отец силой отодрал его от бадьи с замесом и трясущимися руками сам разложил тесто по формам.
Кулич с воином попал на праздничный стол к Чезаре Чиро, сыну знаменитого Аристотеле Чиро, который вот уже сорок лет возглавлял мафиозный клан, один из самых влиятельных на юге Италии. Пару месяцев назад, его, наконец, удалось посадить. Сначала Чезаре грязно выругался, так как чуть не сломал себе новый зуб, но потом вознес руки к небу и поблагодарил Сан Дженнаро за помощь. На следующий день он сделал пожертвование в часовне Сан Дженнаро на Соборной улице (виа Дуомо), а потом отправился к Панарьелло — поблагодарить за кулич, поздравить с Рождеством, вернуть «железку» и кое о чем потолковать. С тех пор каждую пятницу гонец от Чезаре приносил в кондитерскую на Корсо Витторио Эммануэле записку в небольшом металлическом яичке, наподобие киндер-сюрприза. Тесто по-прежнему месил сын, но заливал его в форму отец. Почта работала четко, без сбоев. И вот однажды весной Чезаре заказал для отца огромный юбилейный торт. Для начинки гонец принес небольшой ящичек. Вы спросите, куда смотрел Святой Павел? Да ведь он не волшебник! Но обстоятельства снова перетасовались, перемешались и выпали так, как не ожидал ни один из участников. Накануне доставки торта в тюрьму старый Панарьелло неожиданно умер. Полиция как раз «вышла» на след. В результате успешно проведенной операции за решеткой оказались Чезаре, как главный организатор побега, и еще 12 человек, среди них и Доменико. За причастность, или до выяснения обстоятельств. При даче показаний он только тяжело вздыхал и пожимал плечами. Что истолковывалось как признание вины и первый шаг на пути к раскаянию. «Кто клал это в торт, ты или отец?» - спрашивал следователь, размахивая железной коробкой перед носом Миммо (следователь, часто заходивший к отцу выпить кофе, говорил ему «ты», хотя в протокол писал все по форме). Он отвечал: «Отец». «А что ты знал о готовящемся побеге?» Миммо пожимал плечами. События внешнего мира мало интересовали его. С таким же успехом его можно было спросить о курсе Доу-джонса или внешней политике Соединенных Штатов. Процесс, между тем, шел своим чередом. Главаря клана, слишком хорошо устроившегося в родном Неаполе, где, как говориться, и стены помогают, перевели в тюрьму усиленного режима в Вольтерре, а заодно и всех остальных арестованных по этому делу. Чтобы «оптимизировать» делопроизводство. Так, в наручниках и под конвоем, Доменико впервые покинул родную Кампанью.
Глава 3
В 1342 году губернатор Флоренции, герцог афинский Гуалтьери начал строительство крепости в удаленной от Флоренции на 37 миль Вольтерре. Флоренция выдвигала свои бастионы как можно южнее, с оглядкой на опасного соседа — Сиену. Так что тюрьма родилась все-таки военной крепостью. Но уже в 1472 году Лоренцо Великолепный придал ей статус политической тюрьмы. Старая крепость была отреставрирована, заодно снесли епископский дворец и на его месте построили еще один бастион — Новую крепость. А первыми заключенными стали помилованные (то есть не казненные публично на площади Синьории) политические противники Лоренцо, причастные к заговору Пацци. Вот и стала военная крепость тюрьмой для особо опасных преступников. И в этой своей функции дожила до нашего времени.
В день приемки новых заключенных по телевизору показывали супер-матч за кубок УЕФА. Играл «Неаполь». Охранники и надзиратели (большинство из которых, как известно, выходцы с юга Италии, так что за кого же им еще болеть как не за «Неаполь»!) так спешили, чтобы не дай-то Бог не опоздать к началу матча, что забыли изъять у Доменико его бронзовый талисман — примитивного воина. А потом забыли и про самого Доменико. Нет, еду ему приносили исправно, так как в списках на довольствие он присутствовал, но
