К чертям собачьим

Во всё время ужина Таффи был очень спокоен; он почти не говорил и только смеялся остротам других. Его шея и плечи были чудовищно развиты. Даффи уже видел такое у бывших заключённых. Те, кто в тюрьме не утрачивали интерес к жизни, обретали маниакальное стремление не потерять форму, а поскольку возможности для этого были несколько ограничены — особенно, в одиночке — выливалось это обычно в бесконечные подтягивания и отжимания. Такое стремление с лёгкостью превращалось в навязчивую идею, а это, в свою очередь, отражалось на развитии тела арестанта.

— Ты играешь с огнём, — сказал Даффи, когда после ужина они с Виком остались вдвоём.

— В каком смысле?

— Таффи.

— Таффи? Ты что-то против него имеешь?

— Ты ведь знаешь, кто он такой, верно, Вик?

— Ты имеешь в виду, знаю ли я, кем он был? Конечно, я это знаю, — Вик с сожалением покачал головой. — Разве ты не веришь в исправление, Даффи? Не веришь в то, что общество пытается помочь преступившему его законы? «Придите ко мне вы, все, кто провёл больше пяти лет за решёткой». Ты что, во всё это не веришь?

Даффи не мог понять, разыгрывает его Вик, или нет, и счёл за благо не отвечать на вопрос.

— Я заметил, он убивает диких зверей, — сухо сказал он.

— Голубь не зверь, Даффи. Это птица. И ты сейчас не в городе. Если ты решишь арестовывать всех, кто стреляет птиц, тебе придётся начать с герцогов и маркизов, и чёрт знает кого ещё.

— Хорошее начало.

В этот момент к ним подошла миссис Хардкасл.

— Я знаю, мистер Кроутер, что это звучит нелепо, но, мне кажется, я должна поставить вас об этом в известность. Пропало кое-что из столового серебра.

4. Бильярдная

Даффи толкнул кухонную дверь и с опаской, бочком, вышел на террасу. Осторожно втянул носом воздух. Он понимал, что имел в виду Вик, когда говорил, что здешнему воздуху не хватает чего-то настоящего. В деревне всегда пахнет чем-то, что сразу и не разберёшь: цветами, деревьями, травой и всяким таким непонятным. Приезжая в деревню, люди откидывают голову назад и смакуют воздух, они останавливаются под деревьями вдохнуть вожделенной вони. Они закрывают глаза и тычутся носами в розовые бутоны. С точки зрения Даффи, на вид цветы были вполне приятны, но нюхать их он всегда считал признаком дегенератизма. Он уже начинал тосковать по запахам большого города: горячей дизельной отрыжке автобусов, доносящемуся из закусочных аромату жареного лука, выхлопам намертво застрявших в пробке автомобилей.

Вик попросил Даффи подождать десять минут, а потом присоединиться к ним с Анжелой в бильярдной. Даффи наморщил нос. Вот ещё одно, что не нравилось ему в деревне. Слишком уж много там было мёртвых животных. Кто-то подкинул на крыльцо к Анжеле дохлую птицу; кто-то бросил в окно её домашнюю собаку; бывший уголовник приходит с тремя убитыми голубями. Даффи по опыту знал, что дела, в которых фигурируют мёртвые животные, как правило, очень неприятны. Взять хотя бы тот случай в Сохо, который начался с чудовищно жестокого обращения с котом. Зажарили, вроде бы, в гриле, мало того — на вертеле. Даффи и по сей день не любил об этом вспоминать. Человеку неискушённому Браунскомб-Холл мог бы показаться поместьем елизаветинской эпохи, но на самом деле он был построен в 80-е годы XIX века для банкира, который чуть было не стал лорд-мэром Лондона. Изначально часть первого этажа задумывалась как мужская половина; были предусмотрены курительная, оружейная и бильярдная комнаты, а под ними помещался обширный подвал, где несостоявшийся лорд-мэр хранил марочные вина, большую часть которых ему так и не довелось отведать. Оружейной больше не было, остался лишь один шкаф с оружием, ключ от которого Вик хранил у себя; курительная задолго до того пала, не устояв перед женской эмансипацией; а представления Вика о винных запасах сводились к тому, чтобы затариться в супермаркете таким количеством молодого португальского «Виньо верде», чтобы хватило на неделю. Только бильярдная сохранила своё первоначальное назначение, но и в ней были произведены некоторые изменения, когда дом приобрёл Иззи Данн — клавишник группы «Отморозки», у которого из зада вечно торчало перо. Иззи испытывал лёгкий приступ паранойи при виде обширного — шесть футов на двенадцать — затянутого зелёным сукном пространства и ещё большую паранойю от собственного неумения загнать долбаные шары в долбаные дырки, поэтому он заменил бильярдный стол на меньший, для игры в пул; в прямоугольные ниши в алебастровом сводчатом потолке бильярдной он вставил фотографические изображения своих собратьев-музыкантов, и всё помещение от этого только выиграло, верно? Вик, который помнил время, когда унылый бильярдный зал для непьющих над ателье Бертона

[4]

был лучшим местом, чтобы скоротать время в дождливую погоду, возобновил традицию и за сравнительно скромную сумму подыскал себе через какого-то приятеля антикварный бильярдный стол с набором кристаллитовых шаров и полудюжиной киев в придачу. Белинда считала, что комнату следует принарядить, поэтому заменила яркую лампу прямо над столом рассеянным освещением, поставила обитый вощёным ситцем диванчик — на случай, если кому-то захочется посмотреть на игру, убрала фотографии рок-звёзд и покрасила потолочные перемычки в розовый цвет. Но, несмотря на всё это, несмотря даже на то, что они чаще называли её не бильярдная, а снукерная, в комнате по- прежнему сохранялся дух былых времён.

Вик поднялся с ситцевого диванчика, уступая место Даффи. Анжела словно бы и не заметила замены. Покуда Вик шёл к двери — проходя мимо бильярда, он катнул один шар рукой — Даффи изучал её профиль. Слегка угловатый подбородок, округлые скулы, карие глаза, под ними небольшие мешочки, бледные щёки оттеняют огненные крашеные хной волосы, и от этого они выглядят ещё более неестественными. Привлекательная женщина, требующая планово-профилактического техосмотра.

— Вик сказал, у вас неприятности.

Она глянула на него весело и ясно. Анфас её подбородок казался мягче, нос — прямее, большие карие глаза — ещё больше. Какая-то искра скользнула между ними, на мгновение она вдруг показалась ему оживлённой, жизнерадостной, сексуальной — явно не из числа помешавшихся на буколике аристократок в зелёных сапожках. Потом она снова затуманилась, как если бы вопрос Даффи только что дошёл до её сознания.

— У меня всё прекрасно, — ровным, без выражения голосом сказала она.

— Сожалею насчёт собаки. Кто мог такое сделать?

— Сейчас полно всяких извращенцев, — проговорила она неопределённо.

— Но разве вы не хотите найти того, кто это сделал?

Анжела пожала плечами.

— Зачем искать какого-то выродка, которому нравится убивать собак?

— Чтобы он этого больше не делал. Чтобы наказать его.

— Все мы наказываем себя сами, разве нет?

На губах Анжелы появилась сонная полуулыбка, которой — возможно, специально, — был придан оттенок загадочности.

— Разве да? Послушайте, я знаю, это меня не касается…

— Но это и вправду вас не касается. У меня всё чудесно, я же вам говорю.

— Вас кто-то шантажирует.

— Никто меня не шантажирует. Всё чудесно. Я выхожу замуж. Вы курите?

— Нет. Да, я слышал. Мои поздравления. Это Вик сказал мне, что вас шантажируют.

— С чего он только это взял? Он милый, наш Вик. Он, наверное, не так понял что-нибудь, из того, что я сказала.

— Он не глуп, наш Вик.

— Нет, он не глуп, он милый. Но иногда он что-нибудь не так понимает.

— Но ведь он понял, что вас следует опекать? Вы ведь за этим сюда и переехали?