— Ах, с каким, ах, опозданием вы пришли! Вы опоздали ровно на два дня! А я уже потеряла всякую надежду вас дождаться. Теперь вы пришли, и у меня снова появилась надежда...
— Меня увидеть?
— Он еще шутит! Посмотрите на него! Каков!.. Я так ждала, так тревожилась! Вот, смотрите: несколько седых секунд мелькнули... Я все смотрела в окно, думала, что-нибудь увижу, а увидела совсем другое: вдруг — ночь...
— Не продолжайте, прошу вас! А то увидите фонари и дождь, увидите струи...
— Да, да, я только что хотела ужаснуться их цвету, но вы меня предупредили. Не буду... А как ваше здоровье? Как ваша ночь?
— Она здорова, благодарю вас. А как вы?.. Какая у вас красивая прическа! — никакая. Волосы льются и темнеют, куда хотят... Знаете, какой со мной вчера приключился случай? Никакой. Я просто шел.
— И со мной приключалось такое же, поверьте. Я это знаю. Однажды иду, а ветер — мимо. Вот и вся история... Но что это?! Мне дышать стало трудно!.. Вы хмуритесь?
— Да, у меня в характере вдруг появилась какая-то новая жесткая черта.
— Она у вас и на лице, у переносицы, где брови срослись... Подальше от окна! От звезд!
— Что такое? Звезды? Удушье?..
В окнах — время и темнота, поменявшиеся обличьями. У темноты — стремительная неподвижность времени, у времени спокойное отчаянье темноты.
В погребе свет лампы задыхался в густом табачном дыму, в духоте. Какие-то сдавленные стоны звучали. Послышались слезы. Глаз зашатался.
Пермяков и гречанка, стиснутые в толпе. В стиснутые, они молчали, понимая друг друга без слова, без взгляда, без бога.
Запекшаяся кровь на ее щеке. Хлыст или дождь? Гречанка была пьяна. Пермяков был. Несколько секунд, ржавых от крови.
1-Й ГОЛОС
Кто-то умер в толпе. Не то стиснули и раздавили, не то от одиночества.
2-Й ГОЛОС
Ах, у меня нету 2-го голоса!
3-Й ГОЛОС
Еще один! Надышался темноты.
4-Й ГОЛОС
Этот дождь — с небес или в небеса? Эти струи — может быть, они брызнули из земли?
5-Й ГОЛОС
Не знаю... Мне стиснули мысли...
6-Й ГОЛОС
Спросите у водосточных труб! Они знают... если они еще живы...
— Я почувствовал чье-то прикосновение и обернулся. Никого не было. Тогда я не обернулся. И сразу же появилась незнакомая женщина. Она была так прекрасна, что ветер остановился на миг. Ее взгляд пронесся мимо меня, он был холоден, как луч звезды. Я сказал. Мой голос разбился на куски, осколок фразы впился или ранил ее нежный слух. Вдруг секунда тысячелетней давности мелькнула, древняя. А женщина или сказала, или подумала, но вслух. Она продолжала: «Я буду говорить на языке часов и объясняться числами». Тут я проснулся и увидел, что не спал. Неслыханная красота женщины, сверкая, могущественно струилась и в прошлое, и в будущее. Я обезумел. Я подошел к горящему фонарю и встал под ним. Булыжный ветер крался по мостовой. Она приблизилась... И вдруг ее волосы рассыпались, фонарный свет, как золотой хищник, бросился на ее плечи, и пустынная ночь огласилась безумным ревом полыхающего в полнеба зверя...
— Да, это удивительная история! Без начала и без конца, с одной только полыхающей серединой...
— Простите, не желаете ли вы вступить в «Общество мертвых»?
— Нет, не могу. У меня сейчас масса других дел.
— Уверяю вас, что более мертвого дела вы не найдете.
— Ах, как рано наступил этот поздний час!.. Что за шутки в такое время?!
— Я сам не знаю, как это случилось. Помню только, что вместо неба была пустота.
— Спасибо. Вот моя шляпа. Я все понял. А вы, кажется, были без шляпы?
— Без зонта я был.
— У меня правило — никогда не стоять к окнам спиной. Стою к ним или лицом, или ничем. Слышите металлические нотки в моем голосе? Это сталь.
— Я уже видел сегодня одну железную вывеску. Вся заржавела под ливнями. Когда-то на ней было написано
— Над человечьим родом? Вот шутник!.. Подайте-ка мне вон тот восклицательный знак! Бал-дарю!.. Ух- ух! Что бы мне такое сделать? Начать обмахиваться японским веером или окоченеть от предчувствий?
— Советую вам ничего не советовать.
— Вот тоже, советчик! Я что-то в этом роде и предчувствовал... Где веер? Вот он... Представляете, вдруг бы ночь перешла на японский язык, на японские созвездия. Все небо в иероглифах, переучивайтесь, господа астрологи!.. Или вдруг голод и смерть, как в Индии. А?
— Или вдруг приступ удушья. О ком вы говорите? Я молчу о Вологдове.
— Вот молчун! Но все же, вас могут услышать... Вчера я видел очень мрачный сон, а позавчера убедился, что он был вещим... Странное словосочетание — «сгустки дождя»!.. Вы мне наступили на крыло!
— Крыло мое, нога ваша.
— В чем смысл всего? Увы! только на этот вопрос мы и знаем ответ... О, «Неизданный Хлебников», вышедший в 1940 году!..
Соня и Пермяков сидели. Соня и Пермяков стояли. Сонины голубые глаза, сонины болезненно-светлые волосы, сонино все.
За окнами стоял косо поставленный дождь. Водосточные трубы трубили. Железные крыши стекали потоками на мостовые.
— Соня! — не сказал Пермяков.
Она посмотрела.
Прошло 0,7 лет. Сопя и Пермяков сдавлены толпой, укрывшейся от фонарей и от ливня. Слышные и неслышные стоны. Стиснутые губы, стиснутое время...
Наконец, все исчезает. Остается только след в виде огромного, темного, сверкающего пространства.
Мучительно долго ждут жениха. Невеста и ее родители. А он все не приходит. Жених приходит. Поздно! Время покончило с собой. Часы звякнули и остановились. На цепочке покачивалась мертвая гиря.
В петлице у жениха был цветок. Сейчас жених войдет сюда из прихожей. Вот уже глаз показался. Родители отшатнулись. Сейчас он сделает еще одну попытку. Трость, нога и жених. Вошли, сели, веселы,
