Избранные сочинения. 2. Врата. Дон Жуан

Так мог ответить только Алексей Крученых.

ДОН ЖУАН

Или еще один поэт.

ДОННА АНАСТАСЬЯ

По-моему, великая русская литература кончилась в 1940 году.

ДОН ЖУАН

А по-моему, она только начинается.

КОРОЛЬ

Дон Мигель, если вы все время будете стоять здесь, вы можете не найти Дон Жуана.

ДОН ЖУАН

Еще бы, на таком расстоянии!

ДОН МИГЕЛЬ

Отправляюсь, ваше величество. (уходит)

КОРОЛЬ (глядя ему вслед)

Бедняга! (к Дон Жуану) Друг мой, не откажитесь пообедать с нами. Сейчас как раз время королевского обеда.

ДОН ЖУАН

Охотно, ваше величество.

(все садятся за стол, уже накрытый. Молчаливые слуги подают вина и разные кушания)

КОРОЛЬ

Вот этого оленя, которого мы сейчас едим, я сам подстрелил на охоте. Не из ружья, разумеется, а из лука.

ДОН ЖУАН

Лук гораздо беззвучнее ружья, к тому же он никогда не дает осечки. (посмотрев долгим взглядом на донну Анастасью) К тому же, это оружие освящено Амуром.

ДОННА АНАСТАСЬЯ (вспыхнув)

Которая из книг Алексея Крученых вам наиболее близка, дон Филипп?

ДОН ЖУАН

Простите, «Лакированное трико».

КОРОЛЬ (расхохотавшись)

Прекрасно! Вот это португалец!

ДОН ЖУАН

Простите, ваше величество, Крученых не португалец, а петербуржец.

КОРОЛЬ (нахмурясь)

Что же это такое! Петербург уже построен, а порох еще не изобретен!

ДОН ЖУАН

Ваше величество, это обыкновенное казаковство.

(вбегает радостный дон Мигель)

ДОН МИГЕЛЬ

Ваше величество, отыскались следы Дон Жуана!

КОРОЛЬ

Сколько?

ДОН МИГЕЛЬ

Пока что только один.

КОРОЛЬ

Идите и отыскивайте остальные!

(дон Мигель убегает)

КОРОЛЕВА

Дон Филипп, дайте, пожалуйста, образчик вашей португальской поэзии.

ДОН ЖУАН

о, как прекрасен глаз твой, ветер, когда
чернеет и горит, и каждой взорванной
ресницей об этой ночи говорит.
и лишь настанет день, вчерашний потаенный,
опять пройдут века на запад или вдаль, и
тот, кто говорил, молчанием удержит свои
на этот раз безмолвные уста.
и все же север отстоял голубизну
холодных капель, где дождь безудержно
стоял, держась за глаз, который плакал.
держась за небо, словно высь сама кирпичная
благая
свою же собственную дань чугунной ранью
облагает.
и дверь стучала, чтоб войти в прибрежный
час того рассвета,
который медленно погас,
себя забыв и вспомнив
где-то.