рванулась с места и, выбрасывая из выхлопной трубы густые клубы едкого сизого дыма, покатила вперед по сплошному месиву прямой, как стрела, «рокадной» дороги в направлении видимой издалека высоченной буровой вышки какого-то нереального ярко-желтого цвета. Из-под гусениц то и дело вылетали куски жирной грязи, все больше залепляя и без того не слишком чистое ветровое стекло.
Через полчаса дикой тряски, уже порядком очумев от беспрестанной «газовой атаки», они достигли цели. Стоило откинуть люк, как по ушам тут же ударило жуткой какофонией: вокруг гудело, грохотало, визжало на все лады множество самой разнообразной техники.
Спрыгнув с высокой подножки прямо в глубокую грязную лужу, Ли Вэйгу огляделся и замер в изумлении. Тайга во все стороны, вдоль и поперек, была исполосована, прорезана широченными, уходящими куда-то за горизонт просеками. Масштаб работ, без всякого преувеличения, просто поражал воображение. По всему было видно, что в дело запущены огромные средства.
Бельдин махнул рукой, приглашая их следовать за собой, и они гуськом, по щиколотки увязая в липнущей к ногам противной черной жиже, медленно потащились в сторону стоящих у самого основания буровой синих металлических «сэндвичей».
К большому удовлетворению Ли Вэйгу, их пешее «путешествие» по прииску не заняло много времени. Уже через пару минут они оказались внутри одного из технических помещений с небольшим пультом управления у стены. Как только прикрыли тяжелую двойную дверь, в комнате наступила относительная тишина. Звукоизоляция в помещении оказалась вполне удовлетворительной.
– Я слышал, уважаемый господин Ли, что вы хорошо владеете русским языком? – спросил Бельдин.
– В достаточной степени…
– Прекрасно!.. Тогда, позвольте, я начну…
Поначалу Ли Вэйгу слушал Бельдина очень внимательно, старательно пытаясь вникнуть во все, что тот говорил. И даже что-то выборочно переводил для Ву Дай Линя, забывая, что тому подобная экскурсия явно была не внове. Но очень скоро щедро пересыпанная совершенно непонятными техническими терминами «лекция» стала ему порядком докучать, и он в конце концов абсолютно потерял нить повествования. Монолог Бельдина превратился для него в полнейшую абракадабру. Но и тогда на смуглом и разглаженном лице Ли Вэйгу не дрогнул ни единый мускул. Внешне он остался – весь внимание.
– …На первом этапе нам долгое время не удавалось сформировать камеру нужной конфигурации, – спустя час после начала «короткой ознакомительной экскурсии» все еще продолжал вдохновенно распинаться Бельдин. – Но и эту трудную задачу мы, естественно, разрешили. Установили высокочувствительный ультразвуковой гидролокатор. Он и позволяет теперь полностью контролировать форму камеры на стадии размыва… Да и сами скважины теперь бурим гораздо большего диаметра. Новый «Вирт»[21] нам это позволяет. Ну, а центральную – так и вообще на всю глубину морковки[22]… Далее все предельно просто. Размываем кимберлит из гидромонитора, выделяем из пульпы твердые фракции и складируем вот в этих двух хранилищах. Видите вон там, за просекой, две заглубленные емкости?.. Да-да, вот там. Кстати, у этих вместительных «корыток» идеально ровное дно и стенки, чтобы не единый камешек в какую-нибудь щелочку не завалился… Следующая фаза производственного процесса протекает, так сказать, уже на обогатительной фабрике… Если, конечно, вам это интересно…
– Нет, – все же не выдержав, прервал его Ли Вэйгу. – На сегодня закончим… Здесь закончим.
– Да как вам будет угодно, – согласно кивнул Бельдин и после короткой заминки продолжил, как ни в чем не бывало: – В таком случае, что мне еще хотелось бы добавить в заключение… Что перспективы у месторождения действительно прекрасные… Да что там – прекрасные! От них же просто дух захватывает! – опять заблажил, заохал, увлекаясь. – Вы только представьте себе, милейший, – у нас же здесь – целых полграмма (три карата!) на тонну породы! Да это же просто шахта Venetia![23] Не иначе! – Но, кинув взгляд на каменного, непробиваемого Ли Вэйгу, нахмурился и замолчал, уразумев наконец, что его жаркие профессиональные словоизлияния больше не оказывают на «высокого гостя» никакого должного воздействия: – Хорошо… Тогда попрошу – в машину…
АНДРЕЙ
– Я счас, счас… Погодьте, – едва усевшись, снова, покряхтывая, полез Семеныч из-за стола. Он весь сиял, светился от радости. Шутка ли – и Андрюха из далекой и долгой поездки к родственникам домой вернулся, и друга с собой заодно привез закадычного. – Я тут мигом… Только в подпол слажу… Я ж про липовки совсем позабыл, тетеря старая…
– Андрей… – опять заладил свое, затянул волынку Славкин, как только за Семенычем захлопнулась дверь.
– Да помню я, помню, – хмыкнул Мостовой. – Только и ты пойми… Я же не могу старика вот так сразу, с ходу огорошить… Он же ждал все-таки… Готовился…
– Ну, как знаешь… не пацан… Соображать же должен, что больше ни минуты лишней здесь тебе задерживаться нельзя… Исчез и – с концами… У меня-то уж точно никто тебя искать не будет…
– Да кто там меня вообще-то ищет? Им же просто зацепиться не за что… Отпечатков нет… В лицо меня никто не видел… Говорю же – кроме записи с камер наблюдения, ничего у них больше нет. Ни единой зацепки… Ну, а там, я уверен, хрен что разглядишь… Размазня, наверно, полная…
– Сам же знаешь – лучше перебдеть…
– Ну, все… Все. Не бухти… Сказал же русским языком – утром уезжаем…
Буквально через месяц после Танюшиных похорон вернулись они с Семенычем в Ретиховку. Уступили первому же покупателю за бесценок безо всякого сожаления все свое нажитое добро за «колючкой». Совсем невмоготу стало и тому, и другому в дикой тоске слоняться по осиротевшему опустевшему дому.
Начальник заставы Серега Ковалев (может, сам, а может, и с чужого голоса) пустился было в уговоры:
– Зря вы все-таки, мужики… Столько своего труда сюда вложили… Не жалко, что ли, чужому дяде оставлять?
– А ты, Сережа, наши деньги не считай… И не менжуйся попусту, – через зубы выдавил Мостовой. – Ничего мы про ваши художества в тайге никому не расскажем… Мы же вашим особистам кучу всяческих бумажек подписали… Теперь уж, ясный пень, ни в жисть не разгласим… Тут уж будь спокоен… Да и в игры ваши поганые, как и обещали, больше не полезем… Воюйте дальше сами. У вас же это так прекрасно получается… А то, что вашему Малькову теперь за нами следить труднее будет…
– Да я же не о том…
– О том, о том, Серега. Кончай уже мне вкручивать… Так в этом, я думаю, – ничего страшного… Переживет как-нибудь… Поднатужится…
Как ни странно, но все для них на этом и закончилось. Больше никто и никаких препятствий им чинить не стал… Никаких тебе долгих и канительных судебных разбирательств. Никаких изводящих душу треволнений под грозны очи прокурора. Вся эта поганая история так и осталась для широкой общественности покрыта мраком тайны, будто ее и не было вовсе… А что самое удивительное – их даже в живых оставили. Не стали как баранов на куски резать… Видимо, кто-то там, на самом верху бандитской пирамиды, забыл про них напрочь…
Вернулись в село и снова поселились в стариковской хате. Новый ее хозяин слегка поупрямился, набивая цену, но уступил-таки ее обратно. Да ему-то она к тому времени и совсем не нужна стала – все равно собрался в город переезжать.
Больше уже никакого серьезного хозяйства с дедом не заводили. И с соседями почти не контачили. Копались себе потихоньку на маленьком огороде. Распахали всего пару соток поближе к дому. Изредка выбирались в тайгу на охоту. А иногда – и на заросшую чилимом[24] болотинку в пяти километрах от села потаскать гольянов да ротанов на удочку… Но все это как-то так – не для дела, а для того только, чтобы чем-то время убить, хоть немного да отвлечься от своих тяжелых размышлений. Ну, а чаще всего просто сидели рядом, долгими часами молча глотая сигаретный дым. Зимою – в хате у телевизора, летом – на завалинке. Теперь-то вроде как и говорить им толком стало не о чем. Что в доме, что на кладбище. О том, что внутри болит, – все равно нельзя. Зачем еще больше душу бередить? А больше ничего почти на ум и не приходит.
Первое время Семеныч нет-нет да и глянет пытливо на Мостового, пытаясь обнаружить за его внешним
