Сазонов это прекрасно понимал.
Что-то странное происходило с ним в этот раз. Впервые за все долгие годы работы на следствии ему совершенно не хотелось браться за новое громкое дело. Не хотелось биться над ним, доводить до победного. Так, чтобы никаких потом возвратов на ДС[25], никаких позорных оправдаловок. Не хотелось потому, что в мозгах царила полная мешанина.
С одной стороны, налицо – дичайшее преступление. Чистейшая уголовщина, за которую необходимо карать по всей строгости закона. А с другой? Пострадавший – скотина редкостная. Такую еще поискать нужно. А потому понес вполне заслуженное справедливое наказание. И мужику этому, если по большому счету, памятник поставить за благое дело…
«Но какие, к чертям собачьим, могут быть симпатии к подследственным?! – тут же строго корил себя Сазонов. – Это что за бабство такое слезливое?.. А может, этот Робин Гуд доморощенный такое же дерьмо законченное, как и сам Сукоткин? Да запросто… Ведь что-то их явно связывает. Где-то в прошлом они обязательно пересекались. Вполне вероятно, что этот мстюга когда-то на Тошу и работал. Потом не поделили что-нибудь – деньги или бабу… Скорее всего – бабу… На то похоже… Уж больно неординарный специфический способ мести… Обычная история…»
В этом отношении новое указание прокурора пришлось для Андрея Степановича как нельзя кстати. Оно ложилось как лыко в строку. Теперь можно было уже на вполне законных основаниях спустить пар.
«Но ведь шеф-то вроде не сказал «вообще»?» – уже подходя к своему кабинету, совершенно непоследовательно подумал вдруг Андрей Степанович.
АЛИНА
– Еще немного – и Бельдин совсем у меня в кармане будет! Понимаешь, да?.. Со всеми потрошками, – заявил Арутюнян и, притянув к себе Алину, болезненно ущипнул ее за щеку.
Давно уже привыкшая к его паскудным ласкам, Алина вздрогнула, но стерпела: «Ну что с этим грубым скотом поделаешь?! Приходится пока терпеть… Ведь никуда не денешься…»
– Скоро уже Гагик с людьми до Ретиховки доберется, – продолжил Самвел. – Их там трое, но ничего. Он справится… Да мне живым только этот «хирург» и нужен…
– Ты уверен, что Бельдин тебе его заказать хотел? – спросила Алина, подтянув простыню и украдкой потирая больное место. – Мог ведь и просто так проговориться?
– Э-э-э нет, девочка… Какая ты глупая… Да у него на морде все написано… Он же соврал мне. Никаких там отпечатков не было. Я точно знаю. У меня свои менты прикормлены. Никому он этого мужика не сдал. Ни своим, ни прокурору… Ко мне пришел. Значит – боится чего-то? А чего? Что-то такое этот мужик про него знает… Такое, что… Ну ничего. Скоро я все узнаю. Все. Мне этот мужик все расскажет…
– А может, ты и прав…
– Я всегда прав, девочка. Всегда, – с самодовольным видом изрек Арутюнян. Помолчал и причмокнул языком: – Вай, как мне сильно повезло! Очень повезло!.. Скоро я его как грушицу тряхну. Ай, хорошо платить будет!.. Три года он уже на прииске… Не может быть, чтобы к рукам чего-то не прилипло… И тебе ведь тоже повезло…
– А мне-то почему? Что ты в виду имеешь? – осторожно спросила Алина.
– А что имею, то и введу! – с ходу соскабрезничал Самвел и захрюкал, давясь от смеха. Его огромное брюхо, густо заросшее вьющейся черной волосней, заколыхалось, как студень на тарелке. Отхрюкался, отер слезы: – А хорошо сказал, да? Ай, молодец! – И, по-хозяйски сграбастав своей рыхлой пятерней ее голую грудь, зажал сосок между пальцев.
– Ой-ой! – вскрикнула Алина. – Отпусти, Самвельчик! Я прошу тебя… Ну, пожалуйста – не надо…
– Так говоришь – не понимаешь, что имею? – слегка разжав пальцы, продолжил Арутюнян. – Ты думаешь, я не знаю, что это тот самый парень, который твоего Дорофеева любимого когда-то подстрелил?.. Я все знаю, девочка. Я все знаю… Давно, наверно, хочется тебе ему в глаза коготочки запустить? Мечтаешь, да?
Алина фыркнула и, выскользнув из-под его руки, демонстративно отвернулась к стене. Ей требовалось время, чтобы обдумать свой ответ.
«А угадал ты, сволочь, угадал!», – хмурилась она, с остервенением подгрызая заусенец на мизинце. В последнее время уже не так тщательно следила за собой. Пропало всякое желание: «Эта скотина жирная и так сожрет… Ну, а другим мужикам даже глазки не построишь. Узнает – убьет сразу, хан бухарский! Я же для него, как жалкая наложница. Овечка на закланье…»
И все-таки правду сказал Самвел… Несчетное, немереное количество дней и ночей провела она, исходя, изнывая от жгучей ненависти к этому незнакомому подонку. Ведь это он был причиной всех ее бед. Ведь это он сломал ей жизнь. Легко сломал… Походя… И ей, и Стасику…
Пять лет уже прошло с тех пор, но и теперь еще прячется внутри эта лютая, неутоленная злость. Нет- нет, да и даст о себе знать. Застит, заволочет глаза холодной черной пеленой, стоит только на мгновенье представить себе, как сыто и безбедно продолжала бы она жить до сих пор, не случись тогда этой глупой банальной истории. Убей его тогда Игорек, и ничего бы больше не было! Ничего!.. На этом все бы и закончилось… И сколько раз в своих потаенных мечтах она действительно зримо представляла себе, как ее острые коготки разрывают его кожу и тонут, вязнут, проникая все глубже и глубже в его ненавистную крепкую плоть! Как его поганая теплая кровь сочится из глубоких рваных ран, стекает по ее пальцам, и она жадно слизывает ее капля за каплей!.. Пьет ее досыта, до сладкого онемения!..
Однако всегда, вплоть до сегодняшнего дня все это было просто наивной и несбыточной мечтой. И только теперь она поняла, что это все же может, может стать реальностью!..
«Станет! – прошептала Алина и задрожала от дикого вожделения. И кинуло в жар, и рука оторвалась ото рта, и, опустившись, проворно скользнула в промежность. И нащупала давно уже острый, набухший от прилившей крови бугорок. И тело содрогнулось. И крепко сжались ягодицы. И заходили яростно и ритмично. И сладкий стон прорвался через зубы.
– Э-э-э, ты что? – удивленно хохотнул Самвел. – Сама, что ли? Вай, как стыдно! Давай помогу!
– Отстань! – отбрила его Алина, но тут же благоразумно прикусила язычок.
АНДРЕЙ
– Так би видразу и казали… Щож я – ни чого не розумию? Треба – значить треба, – услужливо распахнув дверцы своей старенькой «Тойоты», верещал без умолку, заливался соловьем седовласый Шепитько. – Сидайте, будь ласка. Зараз и поидимо.
После короткого, но содержательного разговора со Славкиным его как будто подменили. Больше не ерепенился. Сама покладистость. За пять минут собрался, выгнал машину за ворота. Набулькал в бак бензина под самую горловину. Мужики, по случаю заглянув в его приоткрытый гараж, просто опупели от увиденного – там этого бензина оказалось – хоть залейся! И в бочках. И в канистрах. Да пару тонн – не меньше! «Вот же жмот запасливый! – неприязненно подумал Мостовой. – Плюшкин, блин… Да тут же спичку поднеси – и полпоселка, как корова языком слижет!»
Славкин уселся рядом с водителем, а Мостовой с Семенычем расположились сзади.
Солнце спряталось. Небо затянуло низкими стальными тучами. Заметно потемнело. Стал накрапывать мелкий занудный дождик, и Шепитько совсем затупил. Потащился по укатанной совершенно пустой гравийке неоправданно медленно, по широкой дуге объезжая каждую залитую водой колдобинку. Будто новичок на автодроме.
Мостового потянуло в сон. Он уже начал устраиваться поудобнее, чтобы слегка вздремнуть, когда в голову кровь ударила. Нагнулся вперед. Тронул друга за плечо:
– Сань, а ты зачем при этом абреке с дедом откровенничал?.. Он же теперь… – и запнулся, холодея от запоздалого прозрения. – Ты что?.. Что?.. Ты что его прикончил, что ли?!
– Во, бля! – процедил Санек. – Как же мне с тобою тяжело, старик!.. Вот только никак я не пойму – ты что, действительно такой пенек наивный или прикидываешься? Может, ты мне наврал про все, а Андрюх? Про все свои лихие подвиги?
Мостовой отдернул руку от Сашкиного плеча, словно обжегся. Вжался спиной в сиденье: «Вот дебил!.. Ну, теперь-то каша подзаварится!..»
Через минуту Славкин, повернувшись к Шепитько, посверлил его долгим тяжелым взглядом и, нарушая повисшее в машине напряженное молчание, с раздражением произнес:
– Ты что – быстрей не можешь? Чё мы плетемся-то как малохольные?
