где двое молодых людей коротают время в приятной беседе.
Это были именно они, кинг-конги из переулка.
Один, лениво забросив ногу на ногу, сидел под абажуром; другой стоял у тахты, помогая бабе Тоне засучить рукав.
Я вошла как раз в тот момент, когда он отступал назад и, испытывая иглу, выстреливал короткий проверочный плевок.
Опять шприц. Такой же, какой я нашла у Крица в коридоре.
— Здравствуйте, господа санитары! — приветствовала я общество совершенно чужим голосом.
Не люблю немые сцены — я сразу сломала ее застывшие формы, сделав два шага вперед.
– Да вы продолжайте… Только я не припомню, чтобы при легких простудах больным назначались внутривенные инъекции.
Пора было что-то предпринимать. Я закурила — ничего другого на ум не пришло.
– Это еще что за курица? — спросил санитар со шприцем у бабы Тони.
– Я — внучатая племянница Антонины Николаевны, — вставила я, опережая разъяснения, которые собиралась дать старуха.
Санитар сосредоточенно поскреб в затылке, опустил шприц, нахмурился и впился в бабу Тоню нехорошим взглядом.
– Старая ты перечница! Ты ж, вроде, одинокая была. Какая к черту племянница?!
Он смерил меня оценивающим взглядом и кинул шприц на тахту; кивком пригласил коллегу разобраться. Тот потянулся, зевнул и двинулся на меня. Я пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в стенку.
Чего можно ожидать от медбратьев с лицами кинг-конгов, я догадывалась.
Он был уже в двух шагах от меня.
Ни с того ни с сего медбрат как-то неловко и нелепо качнулся вперед — должно быть, по инерции — и замер на месте.
– К стене, — услышала я за спиной негромкий голос.
Глава восьмая
1
Знакомые интонации и знакомый тон, не терпящий возражений; пустынная дорога, поле, сосна вдали — и этот голос у меня за спиной: 'На землю! Руки за голову! Лежать смирно!'
Зина?
— Руки на стену, шаг назад, ноги на ширину плеч!
Зина… Откуда? Как? Зачем?
Он. Держит в поле зрения санитаров. Боком, по стеночке, потом мимо ошалевшей бабы Тони он медленно движется по комнате, пока не оказывается у кинг-конгов за спиной.
Наконец, я вижу, что заставило медбратьев встать к стенке — пистолет.
Большой черный пистолет; Зина держит его на вытянутых руках, поводя дулом туда-сюда, от одного затылка к другому.
Потом я ловлю себя на мысли, что наблюдаю за происходящим как бы с другого уровня — снизу, от пола…Наверное, сползла по стенке. Так и есть — сижу на полу, поджав колени, обхватив их руками; хочется съежиться, уменьшиться, сунуть голову под подушку, исчезнуть, пропасть и не слышать, как сдавленно матерится медбрат, обещая гарантированно снести Зине бошку, а с остальных присутствующих снять скальп, запихнуть им в задницу лампочку и дать пинка.
Запихнуть лампочку… Дать пинка? Откуда это?
Гуля?
– Ско-о-о-о-ты!
Действительно, похоже на сон. Похоже, что я вышла из своего онемевшего тела, отбежала в сторону и с ужасом наблюдаю, как вторая моя ипостась вскакивает и кидается на одного из кинг-конгов, но Зина успевает левой рукой отбить мою атаку, резко отталкивает в сторону. И я падаю.
Валюсь на тахту рядом с бабой Тоней, которая так и не может прийти в себя и, разинув рот, наблюдает, как Зина ощупывает карманы санитаров, достает из куртки одного из них черный предмет, и, не глядя, бросает мне:
– Лови! Очень удобный и полезный медицинский аппарат. Главное, очень эффективный.
Рукоятка, короткое дуло, барабан.
– Осторожней! — предостерегает Зина. — Он заряжен. Держи пока дулом вверх, — и, коротко замахнувшись, бьет одного из молодых людей рукоятью своего пистолета куда-то пониже уха. Тот валится на пол, как мешок с песком, и затихает.
— Зажги свет в коридоре!
Когда я возвращаюсь, Зина протягивает раскрытую ладонь, и я кладу в нее эту черную штуку с коротким стволом и барабаном.
– Понятно, — он возвращает мне пистолет и указывает на санитара, валяющегося на полу. — Если он оклемается и начнет шевелиться — стреляй. Прямо в голову. Не бойся, это газовый, — закончив инструктирование, он уводит медбрата.
Трудно сказать, сколько проходит времени, — десять минут? час? — пока они секретничают в коридоре. Баба Тоня начинает тихо, жалобно подвывать и теребить дрожащими пальцами подол.
Наконец, они возвращаются. Медбрат поднимает стонущего товарища по профессии, оттаскивает его к двери, оборачивается, кивает — кивок выглядит странно.
Так, слегка вытянув шею, легким наклоном головы официант выражает чувство искреннего расположения к клиенту, одарившему щедрыми чаевыми.
– Ну, что еще?! — резко спрашивает Зина. — Я же сказал — свободен. Гуляй отсюда.
Зина опускается перед бабой Тоней на корточки, берет ее за руку.
– Где у вас договор?
Договор? Баба Тоня — и договор? Эта полуживая старуха — и документ, регламентирующий права и обязанности сторон? Глупость какая, нонсенс.
Тем не менее баба Тоня послушно бредет к серванту, достает пухлую тетрадь, похожую на амбарную книгу, листает, вынимает какую-то плотную бумагу и протягивает ее Зине.
– Примерно так я и думал… — разговаривает он сам с собой, изучая документ, потом смотрит на меня, долго, грустно так смотрит: — Ты хорошо искала в квартире своего учителя?
Искала? А что там надо было искать? Пыль на стеллажах? Отпечатки пальцев? Старые газеты? Желтые от времени фотографии? Нет, милый мой охотник, я ничего не понимаю, ничегошеньки.
– Если хорошо поищешь… — ухватив бумагу за уголок, он покачивает ей перед моим носом, — то такой документ… Или примерно такой. Или какой-то похожий — ты обязательно у него найдешь.
2
Надо же, у вермута нет вкуса; алкоголь пока не в состоянии расшевелить мой мозг и заставить его работать в полную силу.
Зина привез меня к себе в Марьину Рощу, усадил за журнальный столик, достал бутылки, налил — все молча. Подошел к зеркалу, уставился в него и, по обыкновению, пропал, исчез в своих Зазеркальях; я
