себе в задницу! — именно так, просто и бесхитростно, объяснял мне смысл информационных и культурных ожиданий граждан Огненной Земли Гена, обнаружив меня в 'своей' электричке с кипой 'солидной' прессы под мышкой.
Гена — двухметровый славный человек, напоминавший тяжелую боксерскую грушу, — осуществлял в поездах инспекторские функции, то есть вышвыривал вон всякого 'чужака', неосторожно сунувшегося в застолбленную тем или иным кланом фарцовщиков электричку.
Меня он не трогает и даже слегка патронирует— несколько неуклюже, зато вполне надежно — и дает множество советов относительно потребительских качеств столичной прессы. Все интеллектуальные издания — говно, объясняет Гена; 'Криминальная хроника', 'Петровка-38', 'Очень страшная газета' — тоже говно, но пожиже; на пикантную прессу, бильд-редакторы которых убеждены, что нет ничего на свете краше женских гениталий, тоже надежды мало — оральный секс в натуральную величину уже мало вдохновляет наш 'самый читающий народ в мире'. Лучше всего разлетаются 'АиФ', 'Вечерка', 'Московский комсомолец'. Маркетинговые откровения Гены безупречны, я точно следую его рекомендациям.
В вагоне, где меня настигла благая весть, наблюдался 'эффект театрального кашля'.
Доказано вековым опытом сцены: стоит в зале, накрытом давящим мраком, кому-нибудь поперхнуться, как по рядам прокатятся вспышки кашля. Примерно так же и в вагоне: если кто-то из первых рядов взял у тебя газету, значит, остальные, подчиняясь стадному инстинкту, разберут добрую половину твоей кипы. Если передовые индифферентны к твоим рекламным завываниям — можешь со спокойной совестью чесать в следующий вагон. Здесь первые три ряда проглотили весь мой 'АиФ', остальных я докармливала 'Комсомольцем'. В четвертом я сбагрила газету по десятерной цене — тут соседствовал с парой миловидных барышень гражданин, как теперь принято выражаться, 'кавказской национальности' (двадцать последних лет я катаюсь по Кавказским горам на лыжах, но о такой национальности не слышала) — он сунул мне крупную купюру не глядя и легким кистевым движением отклонил попытку дать сдачи. А потом меня застопорил розоволысый старичок с его ветхими рублями — деньги он извлекал из полиэтиленового мешка; в такую тару нищие в метро сбирают свои урожаи.
– Возьмите так! — махнула я рукой. — Дарю!
Только дилетант мог бы упрекнуть меня в бескорыстии: бесплатная раздача газет старикам и старухам тоже входит в арсенал 'маленьких хитростей', один-два номера на поезд можно пожертвовать — это располагает публику.
Вместо традиционного 'Дай Бог тебе здоровья!' я получила в ответ на благотворительный жест изумленное (или озадаченное) молчание; нижняя губа читателя К набухла и опустилась, добродушные глаза остекленели, розовый в белом пушку затылок напрягся; соседствующая со стариком мадам в поблескивающем, будто бы недавно смоченном дождем костюме 'адидас', коренастая и плотная, как борец вольного стиля в полутяжелом весе, повесила на полпути к пунцовому рту руку с бутербродом: куски салями на хлебе громоздились, как груда подтаявшей, размякшей черепицы.
Я обернулась. В проходе между креслами парило ослепительное существо в снежно-белых одеждах. Его скорбное, красивое бледное лицо, будто бы освещенное изнутри, имело отчетливое сходство с лицом Кторова, сыгравшего в старом немом фильме роль мошенника на религиозной почве; про себя я тут же назвала человека в просторных и легких, фасоном схожих с долгополой монашеской рясой, одеждах 'брат Йорген'.
'Брат' медленно приближался, целясь прохладным взглядом мне в плечо; монотонно и бесстрастно он декламировал какой-то текст то ли заклинательного, то ли проповеднического свойства, требуя от очумевших пассажиров покаяния и отречения от мирской скверны в преддверии Страшного Суда.
Я моментально пришла в себя — такого рода ахинея в большом почете у туземцев с Огненной Земли; ничего, кроме сарказма, эти заклинания у нормального человека не вызывают.
Я подхватила сумку и прошла в тамбур.
Что-то я про эту белосаванную компанию уже слышала; заправляет там симпатичная женщина средних лет — то ли Христова сродственница, то ли вообще некая ипостась Спасителя — в этих тонкостях я не сильна. Кто-то мне говорил, что в прошлом она комсомольский работник. Что ж, вполне в духе времени: если все эти добротно откормленные ребята — еще вчера — с алым значком в лацкане — теперь сплошь банкиры и генеральные директоры акционерных обществ, то почему бы кому-нибудь из них не заделаться мессией?
Я как раз закуривала, когда в тамбур прошествовал 'брат Йорген', и машинально прыснула; в голову мне пришла кощунственная мысль: интересно, он под рясой — голый? Или в трусах? А если в трусах, то в каких — пролетарских, семейных? Или в модных — какие продают в коммерческих ларьках?
'Брат Йорген' коротким, вертикально восходящим взглядом измерил все сразу: рост, кондиции фигуры, степень греховного падения; взялся за дверную ручку.
– Эй, брат! — окликнула я.
Он заинтересованно посмотрел на меня.
Я спросила, когда точно грянет конец света — надо знать, дела завершить, долги содрать и хорошенько напоследок отдохнуть.
Он укоризненно вынес вердикт: я не верю в приход Страшного Суда, который настанет 24 ноября сего года, однако у меня еще есть шанс очиститься от скверны.
Я хотела было ему возразить, что я уже вполне очистилась — от уверенности в себе, веры в людей, от денег, планов на будущее, нормального питания, одежды; я очистилась настолько, что вот эти джинсы и есть последнее, чем я могу прикрыть задницу; однако воздержалась.
– Знаешь, брат, — сказала я, втаптывая окурок в грязный заплеванный пол, — мне кажется, вы со сроками что-то напутали. Мы уже давно переехали в какие-то параллельные астральные миры… Давно, года два назад.
Он не ответствовал, дернул ручку и двинулся дальше — вдохновлять немые сцены в соседнем вагоне…
– Так куда мы теперь? — спросила я у попутчика, притушив сигарету в пепельнице, — Туда? — и указала на узкую дорогу, уползающую в глубины бескрайнего картофельного поля. — Огородами — и к Котовскому?
Он пожал плечами: давай огородами, только, ради Бога, не надо к Котовскому.
– Чем тебе не нравится народный герой?
– Не люблю лысых.
Напрасно: среди них попадаются милые люди, как тот розовый старичок с глазами сказочника из электрички, которому досталась бесплатная газета. Кажется, я сыграла с ним злую шутку и впопыхах сунула в руки газетку 'ЕЩЕ', гнилую, вонюче-порнографическую — у меня был один экземпляр в сумке; перебирая ее содержимое после ухода 'брата Иоргена', этой газетки, где на первой странице запечатлена девушка в чудовищно откровенной, разваленной позе, я не нашла.
7
Наконец-то мы выбрались на прочный асфальт. Цивилизованное дорожное покрытие после мытарств на штормовой российской грунтовке успокаивало. Меня немного клонило в сон.
Сейчас бы освежиться чашечкой кофе — о пагубности этой мысли я догадалась слишком поздно, когда синдром Корсакова опять дал о себе знать:
ТОНКИЙ АРОМАТ, ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ВКУС –
'НЕСКАФЕ', ЛУЧШИЙ КОФЕ ИЗ ГЕРМАНИИ!
…и ближайшие десять минут смотреть в сторону попутчика я избегала.
День потихоньку прояснялся, подвижное небо было высоко и неровно, все в мелких кудряшках мутноватой облачности.
Мы двигались по извилистой дороге, изобиловавшей глухими поворотами и совершенно заплутавшей
