в обширном поселке, — то и дело мне приходилось тренировать тормозную систему Гакгунгры. Дворы вдоль дороги сплошь крепкие, основательные, дома каменные, гаражи кирпичные, сараи — и те их бруса: крестьяне живут себе и не тужат; станут они кормить нас, худосочных и бесполезных горожан, как же! Сами съедят свои окорока, сметаны, свеклы и укропы; без 'Амаретто' и порнухи — кажется, кроме этих продуктов, город уже ничего не может поставить в деревню — как-нибудь перетерпеть можно…
Миновав поселок, мы вторглись в просторный и прямо-таки шишкинский пейзаж, очень воздушный и совершенно беззвучный — вот разве что поскрипывал, наверное, ствол сосны, выпрямившейся среди немыслимого оттенка поля, где многочисленные влажные цвета были мелко нарублены и винегретно перемешаны.
Сосна занимала положенное ей место в левом углу композиции. Наискосок от нее, у обочины, бездарно модернизируя классический пейзаж, стояли 'жигули': лицом к нам, но на правой стороне дороги.
– Не стоит! — быстро среагировал мой попутчик на то, что я притормаживаю.
– Там что-то стряслось! — отмахнулась я.
– Не стоит, — упорствовал он, но я пропустила его совет мимо ушей.
Их было трое. Один лежал на асфальте в нехорошей, какой-то 'мертвой', позе, второй стоял перед ним на коленях, третий выбегал на дорогу и с бесстрашием парламентария размахивал чем-то бельм, кажется, полотенцем.
– Газуй! — тихо, но требовательно произнес мой попутчик.
– Куда?!
– Прямо на него… Он. отскочит в последний момент.
Парламентарий стремительно приближался; у него были крепкие нервы — во всяком случае, крепче моих — я затормозила, вышла, склонилась над мертвым.
– Господи, что тут у вас?
'Мертвый' приоткрыл правый глаз и сально улыбнулся.
Все произошло быстро и просто. Мертвый пружинисто вскочил, коленопреклоненный последовал его примеру.
Я тупо смотрела на асфальт, где только что лежал беспамятный человек и спиной чувствовала: в моем тылу происходит что-то нехорошее.
Я медленно обернулась, чувствуя, как справа налево, по мере кругового движения, на меня наплывает ощущение немоты — той самой, которая окатывает тебя в кошмарном сне, когда хочется орать и звать на помощь, но вместо членораздельной речи на губах созревают какие-то неповоротливые и тяжелые, точно груда камней, звуки.
Так я и стояла, разинув рот и беспомощно мыча.
Они выстроились перед Гакгунгрой в позе белокурых бестий из гитлеровского кино — расставив ноги и заведя руки за спину; на вид им было лет по двадцать; кожаная с ног до головы экипировка, пробитая заклепками — должно быть, в часы досуга они полируют металл зубным порошком.
Не хватало им только эсэсовских фуражек с черепом вместо кокарды.
Точно по команде они опустили руки.
'Мертвый' был вооружен монтировкой, 'парламентарий' — стальным прутом, коленопреклоненный — приземистый, коренастый, длиннорукий, словом, типичный житель Огненной Земли, где в джунглях водятся кинг-конги, — что-то сжимал в кулаке.
С коротким щелчком из кулака высунуло нос голубое лезвие.
– Девушка! — тоном коверного клоуна обратился ко мне 'мертвый'. — У вас есть в багажнике запаска?
Я скорбно кивнула. Есть, совсем свежая, месячная — наверное, не более месяца назад ее сперли с завода и продали Алке на блошином авторынке.
– Отдайте ее нам, — вежливо попросил он. — А то у нас резина лысая.
Врет. Резина у них отличная и притом высочайшего качества: я успела заметить 'мишленовское' клеймо на скате — мне бы такую резину, да на все да на четыре колеса.
Направляясь к багажнику, я заметила: мой попутчик безмятежно сидит на своем месте и развлекается тем, что подталкивает чертика, висящего на зеркальце, — чертик болтается туда-сюда; 'Вот сукин сын! — подумала я, — с меня, похоже, сейчас снимут скальп, а он развлекается с брелоком'.
Колесо я отволокла к ним в машину. В багажнике лежали еще три. Сейчас они полностью укомплектуются и направятся на авторынок толкать товар; и какая-нибудь Алка купит у них колесо втридорога — только затем, чтобы на какой-нибудь пустынной дороге безвозмездно вернуть товар — какой очаровательный круговорот колес в природе! Наверное, весь наш рынок вращается в рамках этого круговорота.
'Парламентарий' тем временем ощупывал переднее колесо Гактунгры.
– Эй, ребята, вы что? — заорала я. — Как я поеду дальше?
'Мертвый' картинно развел руками — се ля ви! — но тут внебрачный сын кинг-конга подал голос:
– А ты не поедешь!
Нельзя доверять человеку голос такого угрюмого свойства и низкого сорта — окружающие рискуют остаться заиками.
– Тащи домкрат! — весело прокомментировал реплику товарища 'мертвый'.
– Может, мне сразу и могилку выкопать? — спросила я; на самом деле мне было не до шуток.
'Парламентарий', набросив свой белый флаг на плечо, подошел к нашей машине и постучал ладонью по крыше:
– Дружочек, пойди, пожалуйста, прогуляйся. Мы с девушкой сейчас пойдем в овсы, — он указал в сторону поля, смерил меня внимательным раздевающим взглядом и добавил: — Развлечься. А ты воздухом подыши, вон какой бледный.
Они опять, как и в прологе к нашему знакомству, выстроились в рад — только на этот раз перед своим 'жигулем' — и приняли позу белокурых бестий.
Я слышала, как мой попутчик испускает вздох сожаления и выбирается из машины. Что произошло дальше — не знаю. Глаза у чернокожаных хлопцев стали расширяться. Потом за моей спиной раздался сочный, плотный 'чтоп'! — качеством и объемом этот звук напоминал вскрик бутылочного горлышка, исторгающего из себя пробочный кляп.
Левое колесо автомобиля вздрогнуло и, предсмертно шипя, испустило дух.
Потом ребята с большой дороги дружно, как по команде, улеглись на землю. Секундой спустя — слишком быстро развивались события — я поняла, что команда все-таки прозвучала; она была произнесена совсем негромко, скрытным каким-то, спрятанным, как подсказка из суфлерской раковины, приглушенным голосом:
— На землю.
Я уже освоилась с тем, что мой попутчик изъясняется тихо, не напрягая голосовых связок. Однако в этой короткой реплике звучали свежие интонации.
– Руки на затылок!
Послушно исполнив команду, я сделала полуоборот назад — как физкультурник на зарядке.
Попутчик грустно улыбнулся и покачал головой.
Я наконец увидела предмет, который он таскал под плащом, придерживая рукой, спрятанной в кармане.
Это было ружье.
Он тронул меня за плечо: 'Это к тебе не относится!', а ребятам миролюбиво посоветовал: 'Лежать смирно. Одно движение, и…'
Не спеша прошествовав к распластанному на асфальте обществу, он носком ботинка, несколько брезгливо, отфутболил в мою сторону образцы холодного оружия.
– Прибери это… В хозяйстве пригодится.
Я выбрала стальной прут; я русский человек, и с молоком матери впитала основательную народную мудрость: против лома нет приема.
