хинджаб. Я сколько раз тебе объяснял. Ладно, иди, мама ждет.
Дверь за Юсрой закрылась. Абдалла взглянул на часы. Это еще что за новости? Шесть двадцать пять. Ровно в шесть должен был позвонить Масри. И не позвонил! Нет, Абдалла сам ему, конечно, звонить не будет, не того полета птица. Но все же – что с ним стряслось? Сейчас выясним!
Абдалла потянулся и взял со стола, красивого старинного стола, обитого шелком и покрытого стеклом, небольшой золоченый колокольчик. Очень удобно иметь в каждой комнате по колокольчику. Куда уютнее, чем эти дурацкие кнопки с электрическими звонками!
...Камаль застыл в ожидании приказа. Благодаря черному харрис-твидовому костюму руки и лицо, и без того неестественно бледные – очевидно, загар не прилипал к ним – казались еще белее, а поскольку по странной прихоти Абдаллы стены в кабинете были не цветные с орнаментом, как принято у добрых мусульман, но белые, как мел, то создавалось впечатление, в воздухе отдельно парит костюм, и над ним черные волосы и два глаза. Без лица. Камаль стоял и словно заряжался энергией от Абдаллы. При этом во взгляде его читалась такая преданность, что у Абдаллы появилось желание взять его за рукав и отвести подальше от окна, ибо неровен час, тот растолкует его взгляд, как сигнал броситься с третьего этажа.
– Кама-аль... – задумчиво протянул Абдалла, сверкнув резко очерченными зрачками. – Позвони Юсефу Масри, выясни, почему он молчит. Объясни, что если и дальше он намеревается молчать, когда вздумается ему, а не мне, то очень скоро замолчит навсегда.
Камаль медленно выплыл из комнаты. Абдалла еще раз потянулся к столу, взял лежащую на краю коробочку с ароматическим порошком, чиркнул зажигалкой. Веточка дыма послушно прильнула к его ноздрям. Что за прелесть!
Камаль, войдя в кабинет, предупредительно кашлянул. Абдала открыл глаза.
– Абонент – временно – недоступен, – ничего не выражающим голосом сказал Камаль.
Всюду было тихо, только у плотника Хамдана Маршуди, как обычно, на полную катушку был включен магнитофон, откуда проистекала музыка, вьющаяся, словно арабские буквы. Ахмед огляделся и решительно двинулся прочь от своего дома – грязно-белого куба, в недрах которого тихо посапывала Афа, ворочался в кроватке кроха Хусам и постанывала во сне юная красотка Амаль. Будущее бомбой нависло над членами семьи Хури, протягивало к ним, словно тарантул, волосатые жвалы, а они все безмятежно спали. Все, кроме Ахмеда. В задумчивости он вышел из дома. Сообщение Юсефа его потрясло. Значит, никакой засады на плато Иблиса не будет? А где они собираются встречать поселенцев? Впрочем, пусть над этим капитан голову ломает! Его дело сообщить. К тому же, если верить Юсефу, они где-то хотят устроить засаду и на самих солдат. А главное – этот богатей Абдалла Таамри, который вздумал купить Канфей-Шомрон, и некий израильский политик, который хочет устроить там казино!
Ахмед двинулся по главной городской улице к бензоколонке, откуда ответвлялось шоссе в сторону израильской военной базы. Но едва он начал подниматься по круто сворачивавшей вверх асфальтовой полосе, как услышал впереди голоса. Он узнал их. Прямо над его головой беседовали два брата – Ясер и Насер – оба из гвардии Мазуза. Из их разговора Ахмед понял – дорога патрулируется. И вообще всюду патрули. Что-то изменилось этой ночью. Деревня Эль-Фандакумие неожиданно для всех превратилась в вооруженный лагерь, из которого не так-то просто выбраться.
Как только начнется спуск в долину Тирца, мобильные телефоны работать перестанут. Во-первых, в ущелье нет связи, а во-вторых, Натан Изак и рав Хаим распорядятся, чтобы все выключили свои «пелефоны», «селкомы» и «оранджи». Так что сейчас последняя возможность позвонить Вике.
В кромешной тьме Эван пересек салон дуплекса, битком набитый народом, поднялся по лесенке и свернул в одну из боковых комнат. Дверь была закрыта. Он поискал ручку и, конечно же, не нашел. Дуплексы эти уже давно использовались местными жителями как резерв дверных ручек, оконных рам и прочего полезного инвентаря. Эван толкнул дверь, и она распахнулась. Прямо на полу в ожидании боевого сигнала спали трое его односельчан. Эван поморщился. Он с трудом мог себе представить бостонца разлегшимся на сантиметровой толщины ковре из пыли и грязи. Должны же быть пределы неприхотливости. Эван выбрался из комнаты и через ванную и технический балкон прошел на улицу, там набрал «ноль пять» и задумался. Она увидит номер его телефона и немедленно нажмет кнопку отбоя. Пожалуй, лучше позвонить на домашний номер. В темноте над оранжевой кипой Эвана пролетела, хлопая крыльями, то ли какая-то ночная птица, то ли летучая мышь. Впрочем, последние, кажется, движутся бесшумно. Эван набрал ноль три и опять задумался. Ну подойдет она – что он скажет? Он и не заметил, как сам нажал красную кнопку отбоя. А что, если позвонить и все рассказать начистоту? До выхода осталось совсем немного, она, даже если бы и хотела, никому ничего не успеет выболтать. Она бы и так не выболтала... Но сначала все-таки надо получить разрешение у Натана Изака. Иначе – нехорошо. А Натан, конечно же, даст разрешение! Только быстрее, пока не двинулись в путь и пока тот же Натан не велел всем вырубить мобильные телефоны.
Однако Натану сейчас было не до Эвана – он занимался осмотром обуви поселенцев. Несмотря на кажущуюся близость, он был совершенно недосягаем. Ну почему, почему часик-другой назад Эван не испросил у него разрешения все поведать Вике?! Может, позвонить раву Фельдману? Эван набрал номер, но у рава Фельдмана было безнадежно занято. У Эвана возникло страшное чувство, будто Б-г от него отвернулся. Еще несколько часов назад он верил, что по Высшей воле свершится чудо, и Вика сама, без всякой связи с их отношениями, ощутит потребность служить Вс-вышнему и пройдет гиюр. А тут вдруг ощущение, что Тот, Кто тебя так уверенно вел, вдруг взял и покинул...
Несколько минут Эван стоял в полной растерянности, тупо глядя на то, как плоскоголовые желто- оранжевые фонари, похожие на змей с добрыми глазами, гладят лучами обрыв, высящийся напротив дуплексов. Обрыв был создан взрывом, а затем причесан ковшами бульдозеров, и напоминал торт, от которого чьи-то зубы уже отхватили кусок. С него свешивались длинные, как ноги богомолов, канализационные трубы, которые, достигнув подножия обрыва, зарывались в землю. И эти трубы своим пылким движением вниз убедили Эвана в полной безнадежности всех его устремлений. Собаки и волки в таких ситуациях задирают морды, чтобы взвыть от тоски, человек возводит очи горе, чтобы вознести молитвы Вс-вышнему. Эван сделал и то и другое.
– Алло, Мазуз? Салям алейкум! Послушай, дорогой, я собрал сведения, о которых ты меня просил. Да-да, все выяснил. Ты знаешь, очень интересная картина вырисовывается. Относительно того, кому Хуссейни мог наступить на хвост. Ну, в смысле, перебежать дорогу. Ну, в смысле, помешать. Ты понимаешь, Ибрагим был не только нашим с тобой другом и неофициальным сотрудником «Мучеников», но еще и журналистом. Так вот, он обнаружил, что небезызвестный тебе Абдалла Таамри, да-да, знаменитый магнат, один из самых богатых людей в Палестине... Конечно, конечно, я прекрасно понимаю, что это как-то связанно с его неожиданным к тебе предложением, но дай же мне дорассказать! Абдалла Таамри вдруг сильно заинтересовался во-первых, нашей организацией, теперь мы уже знаем, по какой причине, а во-вторых – территорией Канфей-Шомрона. Ибрагим предположил, что в этом вопросе у него есть какой-то личный интерес. Что? Ты никогда не сомневался? Тогда будь ласков, скажи, какой! Ах, не знаешь? А почему не интересуешься? Почему позволяешь, чтобы с тобой играли втемную, вернее, чтобы тобой играли втемную? А вот Ибрагим Хуссейни кое-что выяснил. Откуда я знаю? Мне лишь известно, что он собрал много материала и касательно планов, которые Таамри строит в отношении тебя и Канфей-Шомрона, территорию которого, как я понимаю, он то ли собирается купить, то ли уже купил. А самое главное – Ибрагим, а вслед за ним и я, обнаружили любопытную деталь – оказывается, у нашего мецената палестинской революции имеются оч-чень и оч-чень прочные связи в израильском истеблишменте. С кем конкретно? И я хотел бы знать, с кем. А вот Хуссейни не только хотел, но и узнал. Не потому ли его и...
Из-за проблем с Менахемовой обувью группа рава Хаима застряла в лесочке на лишние двадцать минут. Наконец она все-таки вышла и поднялась на гребень, освещенный фонарями с длинными шеями. Свет желтой влагой стекал с них по столбам, выстроившимся в шеренгу. Оттуда поселенцы двинулись влево. Они шли по гребню, волоча прилипшие к ногам черные тени, похожие на саламандр. Созвездия наверху и россыпи арабских деревень и еврейских поселений внизу смотрелись друг в друга, как в зеркала. Время от времени по неподвижному черному в блестках полотну неба двигался огонек самолета или спутника, а по неподвижному черному в блестках полотну земли – огонек автомобиля. Травы вились на ветру. Сухие колючки стояли насмерть.
С пригорка рав Хаим посмотрел вниз. Казалось, Вселенная заканчивалась у последней черты, до которой дотянулись желтые пальцы фонарей. Дальше начиналось Ничто. Рав Хаим подал знак – «пошли в
