Представляешь, ровно полчаса назад... ну может, не ровно... но примерно в начале четвертого к нашей базе подъезжает «тачка», а из нее вываливаются трое – два араба и один еврей. И знаешь, как они представились? Один – некто Камаль Хатиб. Он личный секретарь палестинского магната Абдаллы Таамри – слышал про такого? Оказывается, это он мне тогда звонил, монотонным таким голосом говорил, призывал отправить патруль на плато Иблиса. Нет, сейчас он говорит нормальным голосом. Он вообще решил уйти от Таамри. Говорит, тот плетет интриги и устраивает провокации. Он мне потом все подробнее расскажет. Второй – тоже агент Таамри, а третий – поселенец по имени Хаймэн, которого «Мученики» захватили в плен. Он бежал вместе с этими арабами из чулана, в который всех троих посадил Мазуз Шихаби. И у него диск, на котором разоблачаются все махинации этого Таамри. Да, одна из его жертв перед смертью рассказывает. Хаймэн? Может быть, прослушал ее, если по-арабски понимает, а может, и нет. А какое это имеет значение? Нет, я еще не слушал. Папа, папа, ты что молчишь? Что с тобой? Нет, больше мы ни о чем не говорили. Да что у тебя с голосом?
Для фаджра – ритуального омовения, предшествующего предрассветной молитве, воды не было, и воины Аллаха, укрывшиеся в сосновом лесочке, стали прикасаться руками к стволам деревьев, смачивая ладони ночной росой, а затем стряхивая капли себе на ноги. Прежде чем воззвать к Небесам, Фарук свирепо вонзил в землю острый нож с перламутровой рукояткой. Таким способом он как бы разметил молельное пространство. Теперь никому не позволено было проходить между ним и этим ножом. Место было занято молитвой. Почти шепотом, но при этом умудряясь изобразить какую-то мелодию, Фарук начал читать суры из Корана. «...Аллах всемилостив
Он один источник милосердия
И податель всякого блага великого и малого
Веди нас путем истины блага и счастья
Путем рабов которым ты оказал свою милость
Но не тех, которые вызвали твой гнев
И сбились с пути истины и блага...»
Закинув за спины автоматы, люди, построившись в несколько шеренг, повторяли за ним последние слова каждой суры. Вернее, повторяли не за ним – его просто не слышали – а за стоящими впереди. Когда же командир возгласил «Аллаху акбар», все поклонились в пояс так, что мокрые от напряжения ладони прикоснулись к коленям. Затем каждый гордо выпрямился – я, мол, венец творения! И тут же: «я – ничто!» На четвереньки – и лбом до земли, и носом до земли, и пальцами рук, и пальцами ног, и коленями: я – земля! Рахим Максуд поднялся с колен, поправил камуфляжные брюки, стряхнул с колен налипшие кусочки глины и несколько сосновых иголок и начал складывать молитвенный коврик. Коврик этот ему достался в наследство от знаменитого Абу-Харона. «Я – земля!» – так часто говорил Абу-Харон. Иногда добавлял: «Возлюбленная наша земля Палестины!»
Этот Абу-Харон когда-то еще проходил обучение в русских, советских, спецназовских лагерях. Их там и собаками рвали, и по огню заставляли бегать, и захватывать молниеносным ударом самолет или посольство. По образцу советских он строил и палестинские тренировочные лагеря. Там проходил Фуад курс молодого бойца. Там овладевал снайперским искусством еще при жизни Абу-Харона. Могуч был Абу-Харон. Могуч и хищен. А погиб странно. Когда израильтяне брали его дом в Шхеме, заперся там вместе со своими детьми. Дескать, либо взрывайте дом со всеми, кто внутри, либо... Израильтяне выбрали свое «либо» – снайпера прислали. По пристроенной лестнице – ее называют турецким словом «саламлик» – тот поднялся в возвышавшуюся над остальными комнатами «алию», которая служила днем гостиной, а ночью – спальней. Оттуда через окно он и всадил Абу-Харону пулю в висок... Молитва закончилась. Рахим достал снайперскую винтовку Драгунова. А друг его, Якуб, расчехлил обычный «калаш». Правда, не египетский, российский, высшего качества! Тяжеловат, конечно, зато профессионал с ним становится чем-то вроде танка – большой, сильный, крутой, вот только что не бессмертный! И если научиться с ним грамотно работать, очень меткий! Хотя калаш – не эм-шестнадцать. Из него можно стрелять лишь короткими очередями – по две-три пули. А если больше – летят эти пули куда угодно – только не во врага. А у него, у Рахима – СВД! Хорошая игрушка. Главное, в отличие от остальных снайперских винтовок, после выстрела очень быстро перестает вибрировать, и ее снова можно наводить на цель. А еще есть у Рахима подарок из России – нож, который выплевывает лезвие аж на двадцать пять метров. Абу-Харон лично обучал его работе с таким ножом. Еще есть две гранаты. Одна израильская, трофейная – «ГО-26». Под ее оболочкой равномерно намотана и надпилена в тысяче двадцати трех местах стальная проволока, которая при взрыве разлетается на мелкие осколки. А другая граната – самодельная, местного производства. И представьте, ничуть не хуже. Вот, вроде бы все готово. Через несколько минут их пятерка выдвигается на позиции. Рахим вытащил из кармана мобильный телефон, порылся в «памяти»... Портрет Арафата... мечеть Аль-Акса... Цветы в разных видах... изумительно красивый вид в окрестностях Рамаллы... Ага, вот! Прямой, открытый взгляд, черные, слегка спутанные волосы, улыбка. Это старший, Мувия. А вот жена Марина. Она светловолосая – не арабка, а с севера. Приехала с гуманитарной миссией. Встретились. Приняла ислам, взяла имя Зульфия, но он ее все равно называет Мариной. Поженились. Дочь, Вафа. Похожа на мать, такой же носик вздернутый. А волосы потемнее. А вот младший, Хосни. Ишь, как глаза вылупил. Лицо серьезное. Волосы коротко и аккуратно пострижены. А самому-то всего семь лет. Сегодня риска большого быть не должно. Так что до встречи, родные! А если что – так на все воля Аллаха! Свидимся на небесах. В ожидании приказа о выдвижении Рахим и его друзья решили перекусить. Рахим вытащил из рюкзака пакет с едой и развернул. Пита с затаром{Одна из самых популярных пряных смесей Ближнего Востока. Основа: соль, кунжут, тимьян, майоран, и орегано..}, дуккой – жареной перемолотой пшеницей с лимоном. На закуску – хлебушка со специями. Теперь немножко кофе с кардамоном. По-бедуински, без молока и сахара.
– Хидхир! Хуссейн! Хотите кофе?! Угощайтесь!
Угостились. И снова – о своем миномете. Хидхир смеется:
– Старичок! Его уже можно считать частью древней истории!
А Хуссейн:
– Ага! Его еще называли «четверка-двойка».
– Как-как? – не понял Рахим.
– Ну, по-английски “four deuce”. Так они называют миномет стосемимиллиметрового калибра, по-ихнему – четыре и две десятых дюйма.
– А еще, – говорит Хидхир, – его Гунганом называют. Goon gun – ружье Гуна.
Шаркая по земле оглоблями-ногами, к ним присоединился земляк Хидхира, здоровяк Салех Бакшир. Хорошая у них компания подобралась. Ни одного местного, сельского. Сам Рахим инженер, живет и работает в Рамалле. Якуб преподает в Аль-Бирском университете журналистику. Хидхир врач. Мухсин – школьный учитель. И Якуб, и Мухсин – оба из Наблуса. Остальные бойцы с ухмылкой называли этих двоих «наблусим»{Словом «наблусим» палестинские арабы называют как жителей Шхема (Наблуса), так и гомосексуалистов.}. Борьбу за освобождение Родины от оккупантов все трое вели в свободное от работы время.
Подошел Фарук и тихо сказал:
– Пора.
Рахим Максуд и братья Мухсин и Якуб Абусетты должны были сопровождать и охранять группу из трех минометчиков – Хуссейна Хади, Хидхира Туркмани и Салеха Башира. Им предстояло перетащить на огневую позицию тяжелый миномет «ЭМ-30», весом в 305 килограмм, а также мины к нему, каждая весом по 11 килограмм. Миномет был разобран на пять частей, которые были распределены между всеми, кроме Салеха Башира. Тому достались мины. Но вот незадача – укупорочный ящик с десятью минами тащить в горы было не с руки, и тогда отважный Салех все десять штук перегрузил в рюкзак и водрузил его себе на спину. Не успел он пройти и десяти шагов, как рюкзак сказал «крак!» и рухнул наземь, беспомощно взмахнув оторванными лямками. Мало этого, когда из него стали извлекать мины, то при свете фонариков увидели, что ткань рюкзака прорезана их стабилизаторами. Пришлось звать Фарука. Тот, оценив ситуацию, опорожнил собственный рюкзак и вручил его Салеху. Затем велел ждать, куда-то отправился, и через три минуты вместо него появился незнакомый высоченный парень, тоже с пустым рюкзаком. Он произнес полушепотом:
– Я Фуад. Меня прислал рафик Эльмессири. Я иду с вами.
С этими словами он запихнул в рюкзак пять мин и взвьючил себе на спину. То же самое сделал
