будет несложно сделать. И те сами тогда скажут, на кого они устраивали засаду. Я же ясно слышал, как минеры между собой говорили: «Их солдаты на плато Иблиса услышат стрельбу и разрывы гранат, побегут на помощь своим прямо через эту рощу. Тут-то наши мины и сработают».
– Какая стрельба? Какие разрывы гранат? – Коби казалось, еще бит информации – и он точно тронется разумом.
– А вот этого я и сам не знаю, – честно признался Юсеф. – Но только знаю, что потом один из них сказал: «А если прорвутся? Смотри – вон там не минировали. И вон там!», а другой ответил: «Ничего! Наши ребята уже засели в Разрушенном доме. Скоро мы к ним присоединимся».
– Я не знаю, что в ваших словах правда, а что – ложь, но допрос покамест закончен. Он снял телефонную трубку, крутанул диск и, заслышав голос Шмуэля Барака, рявкнул:
– Шмуэль, срочно пришли ко мне прапорщика Каца и сам дуй сюда. Когда взлохмаченный, с воспаленными от недосыпа глазами, малоголовый Барак влетел в штабной вагон, Коби процедил:
– Этих – под замок и беречь, как зеницу ока.
Затем набрал код сержанта Моше Гринштейна.
– Моше? Срочно свяжись с Роном Кахалани. Похоже, арабы готовят какую-то чудовищную провокацию. Как бы то ни было, скажи: имеется подозрение, что сосновая роща заминирована, а в Разрушенном доме их поджидает засада. Передай мой категорический приказ – ни в коем случае не покидать плато Иблиса. Если услышат откуда бы то ни было выстрелы и разрывы гранат, никак не реагировать. Ждать дальнейших распоряжений.
Он положил трубку.
Возможно, никакого минирования и никакой засады в Разрушенном доме нет и не было. Просто арабы готовят какую-то провокацию и подослали этих двух, чтобы дезинформировать евреев, запугать, и таким образом нейтрализовать группу Рона Кахалани. Надо срочно отправить ребят к Разрушенному дому и посмотреть, есть там кто-нибудь или все это – блеф, и в развалинах – чисто. И саперов, саперов – проверить, проходима ли роща!
Дверь открылась, и вошел сержант Кац. Вот и отлично. Пусть он и поведет туда бойцов. Только по- быстрому, потому что непонятно, что готовят террористы! Нужно встретить их во всеоружии. Спасибо поселенцам, которых сегодня ночью сюда ждут в гости, в лагере уже никто не спит. Сейчас Коби отдаст распоряжения сержанту Кацу и объявит всеобщую тревогу.
В тот момент, когда вошел сержант Кац, где-то на хребте вдруг громко ухнуло, словно выстрелили из миномета. Что бы это могло означать? Прежде чем Коби успел связать этот звук с поступившей только что информацией, послышался громкий хлопок за стенами вагончика. И тотчас же ухнуло еще раз, но уже явно с другой стороны. И опять хлопок. У Коби возникло странное ощущение, будто кто-то схватил его огромной лапой за грудь, а глаза начал обволакивать прозрачный едкий туман. Возможно, если бы сержант Кац, войдя в вагончик, не оставил по типично израильской привычке дверь слегка приоткрытой, Коби успел бы связаться со штабом и сообщить о неожиданной газовой атаке, и тогда, скорее всего, у этой книги было бы другое завершение. Но Коби ничего не успел. Он закричал от боли в глазах, и крик его слился с криком Каца. Потом мир перед глазами расплылся в водопаде все застилающих слез, возникло ощущение, будто в каждую ноздрю вставили по куску раскаленной проволоки, а горло опаляют факелом, с которого летят капли кипящей смолы, и боль пронзила все тело. Сквозь приоткрытую дверь луна с удивлением смотрела на рухнувшего на пол и бьющегося в конвульсиях капитана и на корчащегося рядом от боли сержанта.
«Аллаху акбар!» – шепотом произнес Фарук Эльмессири.
«Аллаху акбар!» – вполголоса ответили десятки боевиков. То, что дальше происходило, напоминало некий спортивный балет без музыки. Причем, учитывая, что луна перед уходом ночи прощально распалилась на полную катушку, можно считать, что балет этот ставили в театре теней.
Десятки людей, стоя в шеренгах, задержали дыхание.
Десятки людей, стоя в шеренгах, закрыли глаза.
Десятки людей, стоя в шеренгах, достали противогазы из противогазных сумок.
Десятки людей, стоя в шеренгах, оттопырили большие пальцы рук.
Десятки людей, стоя в шеренгах, натянули шлем-маски.
Десятки людей резко выдохнули.
Десятки людей передвинули сумки набок.
Десятки людей взяли в руки автоматы.
Это было жуткое зрелище. Жуткое и одновременно чарующее. Сначала раздался звук, словно на востоке ухнул миномет. И тотчас из-за полуразрушенных трехэтажек, стоящих там, на холме, на черное предрассветное небо, выплыл, светясь, малиновый снаряд. Нет, он, конечно, не выплыл, а вылетел. Вылетел и понесся с относительно большой скоростью. Но поскольку взглядом проследить за его движением не составляло никакого труда, казалось, будто этот снаряд медленно буравит небосклон, временами подолгу застревая в предрассветной саже. Вот он пошел на снижение, на мгновение показалось, будто завис над лагерем, а затем канул во тьму возле штабного вагончика.
– Ложись! – крикнул Шауль напарнику по охране входа в лагерь, обладателю странного для марокканца имени – «Виктор», и сам бросился наземь, понимая, что капитану Кациру все равно уже ничем не поможешь, и, ожидая близкого взрыва и неминуемого вслед за ним града осколков, но взрыва не последовало. Вместо этого раздался довольно громкий хлопок, и все.
– Что это было?! – подняв голову, крикнул Виктор.
Тут послышался еще один выстрел из миномета, уже не справа, а слева, и на востоке над хребтом появился еще один снаряд, который спланировал примерно туда же, что и первый. И вновь послышался хлопок. Ни Шауль, ни Виктор ничего не понимали. Враги – а кто еще мог стрелять по их лагерю – демонстрировали чудеса наводки, но почему их мины не взрывались? Еще один снаряд – с востока. И одновременно еще один – с запада. И вновь хлопки. Эти мины упали в районе солдатских бункеров. Взрывов опять не было. Хлопки. И одновременно – многоголосый крик из этих бункеров. Шауль потянулся за «мирсом», чтобы выяснить у Коби, что это за спецэффекты такие, как вдруг услышал дрожащий от ужаса голос Виктора:
– Шауль, смотри!
Шауль взглянул на поляну перед воротами и остолбенел – прямо на них с Виктором в лучах серебряного прожектора бежали чудовища с «калашами» в руках, в огромных очках и с хоботами. Противогазы!
– Газовые мины! – крикнул Виктор, первый сообразивший, что к чему, и схватил «эм-шестнадцать».
Все встало на свои места. Шауль понял, почему мины, выпущенные с такой точностью, не разрывались, упав на землю. И понял, почему их с Виктором не затронула газовая атака – ветер дул с юга, и весь газ гнал к бункерам.
Снова бабахнуло, причем на этот раз одновременно на западе и на востоке. Но Виктору и Шаулю было не до того. Прижавшись к большим бетонным кубам, стоявшим перед воротами, они открыли огонь по чудовищам. Передние попадали. Впрочем, попадали все, просто передние попадали, так сказать, насовсем, а задние начали отползать в темный овраг по другую сторону поляны – естественную траншею, откуда они недавно вынырнули.
Шауль порадовался, что не видит лиц умирающих – лишь маски с очками и хоботами. Все это напоминало какую-то детскую игру, где по команде «замри» – замирали. Только здесь по команде «умри» – умирали. Шауль заглянул в себя. То, что по его воле обрывались человеческие, пусть и вражеские, жизни, не вызывало у него ни радости, ни стенаний. Он лежал на земле, прижавшись плечом к пластиковому прикладу «эм-шестнадцать», и молча выполнял свою работу. По бетонным кубам застучали подобно каплям дождя первые пули, и Шауль с Виктором, всматриваясь во тьму, нависшую над оврагом, стали посылать туда ответные свинцовые письма. Тем временем один из палестинских бойцов воспользовался тем, что внимание противника отвлечено и, передвигаясь ползком по краю поляны, залез на каменный козырек, оставшийся от старых ворот еще со времен, когда здесь было поселение. И застыл, озадаченный. Он находился буквально в нескольких метрах от Шауля и Виктора, но, поскольку оба лежали в тени кубов, в упор их не видел. А стрелять вслепую означало немедленно себя выдать и быть пристреленным, не успев совершить что-либо существенное. Оставалось лишь одно – бесшумно спрыгнуть на землю, подкрасться вплотную с ножом в руках к тому из стрелков, который ближе, и снять его. Ближе был Шауль.
Лет пятнадцать назад Шмуэль Барак в перепечатке из какого-то европейского
