бульварного листка прочитал, будто где-то в Сибири нашли дырку в земле, где находится вход в ад. Якобы в эту дырку опустили микрофон, и достоянием почтенной публики стал многомиллиардный хоровой стон грешников, томящихся в Преисподней. Тогда, прочтя этот бред, он расхохотался. Сейчас ему было не до смеха, хотя, барахтаясь на бетонном полу, он слышал тот самый звук – вопль орущих от ужаса и адской боли солдат, помноженный на адский звон в ушах. Надо было доползти до шкафчика, достать коробку с противогазом, открыть ее, натянуть противогаз... Никакой возможности сделать это не было. Не было возможно вообще куда-то целенаправленно двигаться – лишь заливаться слезами, кашлять и кричать от боли в груди.
А в двух метрах рядовой Эфи Кац корчился, привалясь к кровати, и кричал:
– Зубы! Зубы!
«При чем здесь зубы? – подумал Шмуэль. – Зубы совсем не болят!»
Но Эфи кричал: «Зубы! Зубы!» и хватался за челюсть, а потом вдруг перевалился на живот, издал рыгающий звук и к кошмарному, вызывающему резь в глазах CS прибавился запах рвоты.
– А-а-а! – вопил, катаясь по полу в другом конце бункера репатриант из России Павлик, умирающий от боли в животе. А газовые мины продолжали и продолжали падать...
И вдруг, посреди барака, словно нечто среднее между высоким пнем и низко обломанным стволом дерева, вырос, пошатываясь, непроспавшийся Саша-Ашер. Откуда было знать террористам, что на человека в состоянии алкогольного опьянения газ CS не действует?!
Саша обвел мутным взглядом корчащихся на полу товарищей по оружию, произнес несколько слов, которые мог бы понять только русский и только в таком же состоянии, как и он сам, и, распахнув дверь настежь, вышел вон. Сквозь прозрачный туман CS под аккомпанемент разрывающихся газовых мин и несущихся из казарм стонов он двинулся к воротам, где стрекотали автоматные очереди.
Это не черное предрассветное сгустившееся небо обрушилось на Шауля. Это кто-то, огромный и черный, с черным тряпичным лицом, с черной, горячо дышащей пастью и сверкающими в фонарном свете белками глаз, с неба свалился на него, подмял и занес над ним сверкающее стальное лезвие. В голове у Шауля включился компьютер: «Ага, он, конечно, ждет, что ты схватишь его правой рукой за запястье, и тогда левой рукой он тебя вырубит. Вспомни, чему тебя учил круглолицый сержант Моше Гринштейн – ни на один прием не трать больше трех секунд! А значит – надо немедленно устранить «точку угрозы». Немедленно! То есть вместо захвата правой рукой – подхлестывающий удар! Вот так!» Нож звякнул, ударившись о бетонный куб. Черная маска скрыла гримасу боли, но на фоне белков глаз в лучах фонарей видно было, как вдруг резко расширились зрачки. Хорошо хоть этот не наколотый! «Теперь – «рекойлинг»! Бьющая конечность возвращается на исходную как можно быстрее». Отлично! А сейчас по носу. И другой рукой туда же. Тело врага, мгновение назад казавшееся бесконечно гигантским, вдруг уменьшилось, потеряло свою тяжесть, обмякло, и, наконец, вовсе слетело. Эге! Да он к ножу бросился, мне наперерез. Нож, правда, далеко, сам он не достанет, но и мне не даст! А мне и не надо. Эх, арабес-арабес! Ничего-то ты не понимаешь! Вот будь у тебя такой командир, как капитан Яаков Кацир, ты не стал бы вставать между мной и ножом, без которого я и так обойдусь, а обратил бы внимание вот на этот отстреленный минуту назад вон с той сосны обломок сука. «Любой предмет, попавшийся под руку, – вновь заговорил компьютер, на сей раз голосом капитана Кацира, – можно использовать как оружие». «А этот сучок...» – подумал Шауль Левитас... «Относится к категории «хафацим дмуей сакин»,-подтвердил голос капитана, – «предметы, подобные ножу». Основные приемы с таким предметом – прямой тычок на прямом хвате, тычок по дуге на прямом и обратном хвате, режущее движение». «Но» – отметил Шауль, – «Это все же не нож, – продолжал капитан, – это все же не нож. Когда ты его используешь, атакуй уязвимые части тела противника, в первую очередь, не защищенные одеждой. Лицо, шею, кисти рук и запястья!» Лицо, шея, кисти рук, запястья... Все не то! Еще раз – лицо... шея... стоп-стоп! Шея... шея... шея... вот оно – горло!
Все эти четверть часа раздумий заняли несколько долей секунды. А потом араб захрипел и забулькал, и Шауль тоже забулькал, поскольку обильный армейский ужин пошел назад через верх – и макароны, и мясные биточки, и чай. Между тем, пока длилась эта короткая рукопашная, арабы, не теряя времени, стали подползать к воротам слева, с той стороны, куда не мог достать Виктор из своего «эм-шестнадцать». Поскольку и Шауль, и террорист – оба были в тени, никто не видел, что там происходит, и арабы продолжали ползти, корябаясь о жесткую землю. Когда араб, откинувшись навзничь, застыл, а Шауль, утерши с губ остатки рвоты, посмотрел туда, где лунные лучи просвечивали сквозь прозрачную паутину сухих колючек, покрывающих подступающий к воротам гребень каменистого пригорка, нападавшие были уже совсем близко. Их было пятеро. Шауль схватил автомат и срезал очередью того, кто находился уже метрах в восьми от него. Тот с криком покатился по камням. Виктор, решив помочь товарищу, выполз по ту сторону куба немного вперед, чтобы обеспечить себе обзор, благо, с его стороны боевики после очередной неудачной попытки отступили. Меж тем Шауль, крикнув другу «Ложись!», изловчился и, сорвав гранату с предохранителя, кинул ее туда, где на расстоянии метра-двух друг от друга чернели в лучах луны четыре копошащихся тела. Сам зажал уши, зажмурился и прижался к земле. Грохнуло. Чуть позже он открыл глаза и поднял голову. Прежде чем он увидел, что стало с теми четырьмя, он почувствовал – что-то ткнуло его под кадык, словно тот араб, которого он завалил-таки приемом крав мага, очухался и нанес ответный удар. На самом деле, это был свинцовый привет от одного из боевиков, который оказался не убит осколком гранаты, а лишь ранен. Удар был несильный, но в нем таилась боль, сперва тоненькая, потом все сильнее, сильнее, а в конце уже и вовсе непереносимая. Из разорванной аорты она растеклась по всему телу, наполнила каждую клеточку, а потом ушла так же неожиданно, как и появилась. Вместе с душой Шауля. За десятки километров от Канфей-Шомрона Сегаль проснулась на своей кровати и закричала.
Оставался лишь один защитник ворот. Несмотря на то, что он немного выполз вперед, Виктор все равно находился в тени, то есть был невидимым для арабов. Вдруг Виктор ощутил, что справа к нему кто-то подползает. Он скосил глаза. Ашер!
– Откуда ты взялся? – прошептал он, вновь припадая к прицелу автомата.
– Оттуда! – дал исчерпывающий ответ протрезвевший к этому времени Саша и, устроившись рядом с Виктором, перевел предохранитель так, чтобы автомат стрелял одиночными выстрелами.
– Что там? – спросил Виктор, выпустив предупредительную очередь.
– Газовые мины! – прорычал Ашер и, кинув на Виктора взгляд, в котором еще ощущались остатки хмеля, промямлил:
– Так вроде ведь Левитас должен был на ворота идти...
– Вон он... – не отрывая взгляда от прицела, махнул головой Виктор.
Ашер повернул голову и увидел неподвижно чернеющее тело Шауля.
– Суки! – пробормотал он и пристрелил боевика, чересчур близко подползшего к воротам.
Арабы, хотя и не видели, как Саша-Ашер пришел на выручку Виктору, но быстро почувствовали, что интенсивность вражеского огня резко усилилась. Явно на воротах кто-то еще появился, правда, непонятно: кто, когда и, главное, сколько. Оставалось одно – обойти эту проклятую поляну слева, куда взгляд израильских солдат не дотягивался. А в это время пусть какая-то часть бойцов втянет их в перестрелку и тем самым отвлечет их внимание. После чего неожиданной атакой смести их к Шайтану, и ворваться на территорию лагеря. Фарук махнул рукой бойцам заранее отобранной группы и под прикрытием деревьев, скал и глыб побежал через овраг к каменной осыпи туда, где приветственно маша широкими зелеными лапами, жадно ждали спасительные сосны.
«К нам! К нам!» – гудел ветер в их вершинах. Осыпь – это опасно. Ты, как на ладони, а еврей – под защитой своего куба. Вот сейчас – упаси Аллах! – ребята на поляне прекратят стрелять, и он переключится на эту осыпь. Так и есть! Что же вы молчите, придурки! Проклятый ветер! Те, на базе, небось, в лежку лежат, а этим – хоть бы что! Хорошо хоть одного удалось ликвидировать! Бухххх! Бухххх! Справа начал тлеть клок сухой травы. Едкий дым хлещет по глазам. Не страшно. Много не загорится – не лето! Дым потому и едок, что воздух полон сыростью. Было бы дыма чуть побольше, он помог бы укрыться от пуль. Крак! Крак! Белыми брызгами разлетаются в щебенку известняковые глыбы слева и справа от него. Третий из бегущих за Фаруком – Абд аль-Карим. Мыча от боли в своем противогазе, он схватился за правое плечо. В лунном свечении видно, как кровь черной ленточкой обвивает пальцы. Все. Этот уже не вояка. Плохо. Вот и опушка. Здесь часовой из своего «эм-16» уже их не достанет – обзора не хватит. Да и на полянке вновь заработали «калаши». Спасибо, ребята, что хоть сейчас спохватились. Фарук перевел сектор
