после двух тысяч лет беззащитности мы вернулись туда, где нас не будут убивать... или надо сделать так, чтобы нас здесь не убивали. А он говорил: «Нет! Любят нас другие народы или ненавидят, хорошо нам живется на чужбине или плохо, мы должны вернуться сюда потому, что лишь здесь мы вновь можем ощутить себя народом и вступить в диалог со Вс-вышним». Я часто думал – кто из нас раввин? Но сегодня, когда тело моего друга еще не похоронено, я утверждаю – я был неправ, а он – прав. Спасения нам все равно нет. Нас убивали, убивают и будут убивать – вчера в Польше, Германии и на Украине, сегодня – в Израиле, завтра в любом другом месте на земном шаре. И так же как во времена Холокоста весь мир, пожав плечами, отвернулся от нас, пока нас уничтожали, так и сегодня весь мир подбадривает наших новых палачей криками «Ату их!» Сколько бы мы ни отдавали наши земли врагам, мы все равно будем вынуждены, защищаясь, отвоевывать их назад, ибо так желает Вс-вышний! В сорок седьмом нам предложили три клочка земли – без Иерусалима, без Ашдода с Ашкелоном, без Галилеи. Мы согласились. Б-г – нет. Он бросил против нас орды арабов, которые, по оценкам всех экспертов, неминуемо должны были уничтожить всех нас до одного. Отбиваясь, мы ВЫНУЖДЕНЫ были взять в свои руки территорию в два раза большую, чем предложила нам ООН, территорию, в которую вошли чуть не все земли, отведенные арабскому государству, а также новые кварталы Иерусалима. «Хватит! – сказали мы. – Признайте нас в этих границах – и да будет мир!» Мы готовы были навсегда оставить в их руках Иудею, Самарию, Иорданскую долину, Газу, древний Башан... Они отказались. Они развязывали одну войну за другой, пока тридцать девять лет назад не потеряли и Иудею, и Самарию, и Газу, и Иорданскую долину, и Голанские высоты, и даже Синайский полуостров. И, конечно же, весь Иерусалим со Стеной Плача и Храмовой горой, которую мы, правда, тут же отдарили обратно врагу. Нет бы нам понять, что эцба элоким зэ – это отпечатки пальцев Вс-вышнего, что неправы те, кто, как я, кричал о необходимости этих земель из стратегических соображений – это следствие, а не причина, как неправы и те, что говорят – у нас есть права на эту землю. Нет у нас никаких прав! Есть обязанность владеть ею и создавать на ней государство еврейского народа. А мы вновь начали их упрашивать – возьмите эти земли назад! Нам нужно только одно – мир! Они десятилетиями отказывались. И когда, наконец, согласились пятнадцать лет назад, то лишь для того, чтобы начать новую войну. Как-то, еще когда мы жили в Хевроне, я сидел в гостях у старого араба, мы распивали кофе... Очень вкусный кофе, с кардамоном. И этот высокий худой араб в куфие и галабие мне эдак тихо-тихо сказал: «Евреи очень хорошие люди. И арабы очень хорошие люди. Но Аллах хочет, чтобы была война». Нет, Он не хочет, чтобы была война. Война ведется из-за тех, кто хочет переделить мир по своему усмотрению, а не по Б-жьей воле. А ведь эта воля столь ярко выражена в нашей истории последних лет! Все равно придется вновь занимать эти земли, хотим мы этого или не хотим. Прольются реки крови – еврейской, арабской... и они будут литься до тех пор, пока арабы, евреи и весь мир не поймут – с Б-жьим решением не спорят! Это не наше желание, это – Его желание, нравится нам это или нет! Чтобы скорее пришло Избавление и к нашему народу, и ко всему человечеству, включая этих же самых арабов, евреи должны выполнить свою миссию, свой долг перед Б-гом и перед миром, вернуться на свои исторические земли, заселить их, создать свое государство, вернуться к Торе и заповедям, построить Храм! И строительство нашего Третьего Храма мы начнем с того, что сейчас же примемся отстраивать свои дома – каждый на том месте, где он стоял до того, как прошедшим летом их смел шароновский ураган, до трагедии нашего нового изгнания. Братья мои! Так же, как мой отец четыре с половиной десятилетия назад, когда он, сойдя с корабля в яффском порту, ступил на землю Израиля, я говорю вам сегодня: «Мы вернулись домой!»
В наступившей тишине раздалось тихое покашливание. На крыльце своего вагончика стоял капитан Яаков Кацир – капитан корабля, именуемого военной базой. Все взгляды обратились к нему. Коби молчал.
С одной стороны, приказ гласил – «ни при каких обстоятельствах не применять против поселенцев никакого насилия, включая простое рукоприкладство». С другой – в нем же было ясно сказано: «ни в коем случае не допустить их проникновения на территорию бывшего поселения Канфей-Шомрон». Сейчас еще, конечно, можно попытаться выполнить этот приказ – приказать солдатам оттеснить гостей с территории военной базы... В противном случае – сознательный срыв выполнения приказа.
Коби стоял и молчал. Молчали солдаты, не сводя с него глаз. Неужели их командир прикажет им совершить подлость? И поселенцы тоже смотрели на него в упор. Но в их взглядах скорее читался интерес, и даже насмешка. Они были готовы к любому повороту событий, хотя им и было жаль этих мальчишек из Тель-Авива и Хайфы, Беэр-Шевы и Тверии, перед чьей еще не окрепшей совестью сейчас поставят такой невыносимо тяжелый экзамен.
Рав Фельдман вспомнил, как во время уничтожения Канфей-Шомрона Ронит Штейн, дочь Менахема, прокричала в микрофон: «Солдаты! Я здесь родилась! Я здесь прожила всю жизнь! Здесь родились две мои дочери! Я никуда не уйду отсюда! Мне некуда идти!» И тогда какой-то парнишка вышел из рядов магавников, сорвал берет, швырнул его оземь и, прокричав «Да пошли вы все к черту!». Зашагал прочь. Поселенцы, набившиеся в синагогу, а также стоящие у окон и вдоль дороги, разразились овациями. Но не успел «отказник» пройти и десяти шагов, как к нему подскочили ЯСАМники в черных комбинезонах, заломили руки и, скрутив, поволокли в скотовозку. Впоследствии рав Фельдман пытался узнать имя храбреца и во сколько месяцев тюрьмы власти оценили его порядочность, а так же чем ему можно помочь, но поиски ни к чему не привели.
Коби нерешительно достал из кармана пачку «Ноблесса», вытряхнул сигарету и закурил. Табачный дым обжег легкие, не успевшие еще реанимироваться после слезоточивого газа. Коби закашлялся, и по щекам его потекли слезы. Тишина сгущалась. Только звенели беззаботные осы, рисуя узоры над головами собравшихся, да заполонившие все окрестные скалы даманы – горные кролики, – пугающиеся любого шума, вдруг осмелели и повысовывали из расселин вечно улыбающиеся мордашки. И в эту тишину ворвался сначала рокот мотора, а затем и визг тормозов.
Вывернувшись из-за поворота, на поляну въехал и резко остановился буквально за два метра от стоящего с края Ицхака Бен-Ами старенький красный «Фиат», и оттуда выпорхнула курносенькая пигалица с хвостиком на затылке, в футболке с рукавами не приемлемой для религиозных длины, зато в длинной джинсовой юбке. Она огляделась, увидела Эвана и кинулась к нему через всю поляну с криком «Живой! Живой! Живой!»
– Вика! – выдохнул Эван.
Больше он ничего не успел сказать, потому что миниатюрная Вика повисла у него на шее, болтая ножками и покрывая его лицо поцелуями. Последний из них пришелся точно в губы и затянулся минуты на две.
Не то чтобы поселенцы смотрели на эту парочку совсем уже как Пинхас на Зимри с Косби{Во время массового совращения сынов Израиля мидианскими женщинами вождь одного из колен Израиля Зимри демонстративно, на глазах у всех, привел к себе в шатер мидианскую принцессу Козби, и Пинхас, внук первосвященника Аарона в разгар идиллии пронзил обоих копьем.}, но все же через какое-то время они начали смущенно отворачиваться, зато солдаты глядели во все глаза и, похоже, собрались делать ставки на предмет того, сколько это шоу продлится, но тут Эвану удалось оторваться от собеседницы и пробормотать:
– До свадьбы это было в первый и последний раз... В следующий раз – только после хупы!
– Согласна! – радостно воскликнула Вика. – Я два часа назад на ульпан-гиюр записалась.
– А тому, что ты сейчас вытворяла, тебя там научили?
– Это я так прощаюсь с прежней жизнью, – с пафосом заявила девушка. – Как ты – с зубами!
Она слегка отстранилась от Эвана, словно пытаясь при свете дня оценить, насколько он похорошел после общения с мазузовскими мастерами заплечных дел, а затем отметила:
– Тебя на пять минут нельзя оставить без присмотра – сразу во что-нибудь влипнешь!
Тут на поляну въехал еще один автомобиль, на этот раз «Форд» американского производства, тоже, правда, немолодой и довольно потрепанный. Дверца отворилась, и на траву вылетело мохнатое черное ядро. Вылетело, плюхнулось на четыре коротких ноги, развернулось вокруг своей оси, взметнуло черный хвост и, размахивая им, как знаменем, помчалось к Эвану.
Пока Тото, повизгивая от счастья, обпрыгивал и вылизывал хозяина, в свою очередь покрывающего поцелуями мордаху песика, из «Форда» вылез мужчина лет сорока с атлетической фигурой, на которую словно наклеено было непропорционально большое пузо, а вслед за ним появилась восточная красавица того же возраста в косынке, из-под которой выбивались жгуче-черные волосы, почти без проседи. Мужчина
