Штеттина. Находимся на небольшом пустынном островке. С левого берега, совсем недалеко — пулеметный и минометный огонь. Доносятся угрозы и ругательства на нашем родном языке. Власовцы — не власовцы, но русские в немецкой форме. Им терять нечего и они все еще пытаются сопротивляться. Но через день стрельба прекратилась, противника больше нет. Наша война закончилась!
Не встречая сопротивления, движемся в походном порядке на запад. Обходим Берлин с севера. Навстречу почти непрерывным потоком беженцы. На повозках с лошадьми или с ручными тележками или просто так, неся на себе свой скарб. Каждая группа под своим национальным флагом, чтобы не приняли за немцев. Кроме наших здесь и французы, бельгийцы, поляки, чехи. И немецкие подразделения в походном порядке, как-то держа строй, тоже идут навстречу. Похоже, их никто не сопровождает, конвоиров не видно. Жмутся к обочине, чтобы не мешать нам. Вот уж поистине дни Победы.
Выходим к Эльбе, недалеко от Гамбурга. На той стороне англичане. Неприятное чувство вызвала инструкция о том, как вести себя с союзниками. В контакты не вступать, своих планов не раскрывать (вроде можно, не вступая в контакт, вообще что-либо сообщать!). Значит, не доверяем. Видно, они уже бывшие союзники. А жаль! Слава Богу, что не заняли боевые позиции.
Наконец, 9 мая. Разбудила громкая стрельба. Неужели все-таки перестрелка с союзниками? Нет, это спонтанный салют на радостях. Что творилось в этот день! Вот дали волю своим чувствам! Говорят, госпитали в этот день работали с полной нагрузкой. Кто хватил лишнего и стрелял, не разбирая куда. Кто отравился, напившись древесного спирта, которого здесь было в изобилии. Кто попал в аварию, лихо выжимая скорость на трофейной машине. В нашем полку, насколько я знаю, день Победы прошел без инцидентов.
После войны
Германии довольно быстро стали устанавливаться нормальные взаимоотношения с населением. Особенно после того, как Жуковым был издан приказ, строго регламентирующий нормы поведения наших войск на оккупированной территории. Между прочим, многие немцы, как выяснилось, были убеждены, что тогда, в 41-м, именно мы собирались напасть на них, а прозорливый Гитлер, первым начав войну, лишь упредил события. Когда я говорил, что это не так, что оборонительные сооружения на границе строились только с нашей стороны, но не с немецкой, лишь недоуменно пожимали плечами.
Вскоре наш артполк передислоцировался в Польшу. На несколько дней задержались в небольшом немецком городе недалеко от Берлина. Там я, к тому времени уже майор, оказался старшим по званию и поэтому посчитал себя начальником гарнизона. В городе уже был бургомистр. Соблюдая международный этикет, как я его себе представлял, решил устроить для него прием. Он пришел, как и положено, с супругой. По части угощений мы не подкачали. Но вот с напитками случился конфуз. У нас осталась только запасенная когда-то впрок канистра со спиртом, который мы влили в нее, поспешно опорожнив от бензина. Никакой предварительной промывки не было. Перебить запах бензина спиртом, на что мы надеялись, не удалось. Букет получился ужасный, от которого долго потом во рту не удавалось избавиться. Когда я честно об этом поведал, думал, что гости откажутся. Те же, на удивление, согласились. Попросили только сахару, который они насыпали в налитые бокалы. Пили, изображая вполне хорошие мины на лицах. В остальном все прошло хорошо. Расстались почти совсем друзьями.
В Лигнице, отошедшем к Польше, но населенном еще в основном немцами, произошел такой случай. Поздно вечером, когда мы укладывались спать, прибежал мальчишка сын хозяйки, у которой мы остановились. Взволнованно сообщил, что неподалеку женщины взывают о помощи Какие-то наши военные ломятся к ним. Интересно, а мы уже вроде как свои, он к нам обращается за помощью Взяв с собой двоих солдат, поспешил туда. Большой пятиэтажный дом, из которого слышатся женские голоса «Hilfe!» У подъезда двое наших офицеров. Один пытается проломить дверь. Другой в это время играет на аккордеоне То ли чтобы заглушить крики, то ли чтобы расположить к себе женские сердца. Играл он действительно превосходно. Пришлось их отвадить отсюда. Уходя, я счел нужным поддержать нашу пошатнувшуюся репутацию и крикнул женщинам, чтобы они не боялись — «keine Angst» (это слово я хорошо запомнил). «Больше такое не повторится. Наши воины вполне хорошие (sehr gut)». На что мальчишка несколько позже не преминул заметить, что наши люди, хотя и действительно с добрым сердцем, но все же, как он выразился, «wilde» — дикие.
Война завершилась — и кончилась свободная жизнь. Снова строгий распорядок дня. Снова строевая подготовка, снова учебные стрельбы. Как будто там мало стреляли! Опять зубрить уставы, которые за войну устарели. После насыщенного событиями военного времени — регламентированная однообразная жизнь. Не лежит у меня душа к этому. Неужели так будет продолжаться и дальше? Не к этому себя я готовил.
И тут сообщение об атомных бомбардировках японских городов. Казавшаяся несбыточной идея о высвобождении внутриядерной энергии стала реальностью. Это будет иметь огромнейшее значение и не только для целей истребления людей. Командир полка, считая, что я должен все знать, тут же приказал мне выступить с лекцией. По тревоге в 11 часов вечера был собран весь офицерский состав полка. Пришлось, почти ничего не зная по существу и строя догадки, что-то рассказывать. Слушателям все же понравилось. Особенно как я фантазировал насчет летательных аппаратов на атомной энергии. «Представьте себе», — говорил я, — «Вы летите на самолете, а, может быть, и на космической ракете, и у вас кончается горючее. Тогда вы отрываете пуговицу, бросаете ее в специальный аппарат — и проблема снята. Полет продолжается».
Я же, помня о своей клятве, посчитал, что это моя судьба. Тем более, что эта область физики интересовала меня давно. Еще почти два года тому назад я писал с фронта моей будущей жене (она сохранила все мои письма): «Теперь уже явственно чувствуется, что война идет к концу. Невольно приходят в голову мысли: а что же будет потом? Хочу закончить аспирантуру, хочу стать настоящим физиком. Это стремление у меня давно и, очевидно, навсегда». И в другом письме: «Я остановил свой выбор на физике. Меня прельстили атомное ядро и возможность получения практически неограниченных количеств энергии». Отправил письмо на имя члена военного совета северной группы Войск генерала Субботина. Написал, что я честно исполнял свой долг на фронте от начала до конца войны. Но я физик и думаю, что теперь смогу послужить отечеству и в этом качестве. Ответ пришел незамедлительно, с нарочным: «Демобилизовать немедленно!» И вскоре началась для меня новая жизнь, целиком посвященная ядерной физике и ядерной энергетике. И теперь, по прошествии многих лет, мне кажется, что свой долг, ту давнюю клятву, я все же выполнил, хотя, может быть, и не совсем так, как тогда представлялось.
Мы давно ушли из армии и разбрелись кто куда. Но братскому чувству дружбы не изменили. Нам повезло, наш полк сохранился до сих пор. И мы, однополчане, регулярно встречаемся в нем, вместе посещаем памятные места боев. Как. приятно снова увидеться, повспоминать прошлое, поделиться настоящим! Ничего не поделаешь, с каждым годом нас все меньше и меньше. А в полку тех, кто в нем воевал, давно уже никого нет. Но осталось имя полка, традиции и, мы это хорошо чувствуем, глубокое уважение к нам, фронтовикам. И, несомненно, гордость за прошлое. Действительно, есть чем гордиться. Полк награжден четырьмя орденами: Красного Знамени, Суворова, Кутузова и Александра Невского. Его имя в мемориале на Сапун-горе. Теперь он входит в состав прославленной Таманской дивизии.
Некоторые выводы
Немцы воевали хорошо. Они и нас выучили. Как учат неумеющего плавать, бросая его в воду. Мы же не только «выплыли», но и обогнали их. Как же все-таки получилось, что нам удалось их победить? Не претендуя на всеобъемлющий анализ, некоторые мысли на этот счет позволю себе высказать. Можно выделить несколько основных факторов и рассмотреть их в динамике.
