Физик на войне

в начальный период войны. Но что существенно — ни тяжесть поражений, ни горечь отступлений не сломили нас. Наш боевой дух не ослабевал, он закалялся, крепчал. Даже тогда в Сталинграде, сидя на крутом обрыве над Волгой (дальше — некуда!), мы не сомневались, что можем и должны победить. Потому, что воевали за правое дело. Потому, что были едины в своем стремлении одолеть врага.

Поначалу у немцев тоже был. хороший боевой настрой. Они воевали во имя казавшихся столь привлекательными для них идей: утверждения расового господства, завоевания «жизненного пространства» на востоке (Drang nach Osten). Эти идеи подкреплялись легкими или, во всяким случае, быстрыми победами на западе. Проповедываемый Гитлером «блицкриг» действительно удавался. Но потом все изменилось. О каком арийском превосходстве могла идти речь, если им приходилось под нашим натиском постоянно отступать! Немцы вынуждены были признать, что мы воюем ничуть не хуже их. Немецкий боевой дух, воля к победе пошли на убыль. Уже не было той ожесточенности в бою, что раньше, когда, даже оставшись в одиночестве, немецкий солдат отстреливался до последнего патрона. Все чаще чуть что — руки кверху и «Гитлер капут».

Элементы тактики. Одним из важнейших элементов наступательной стратегии в этой войне являлось осуществление глубоких прорывов с последующим окружением и разгромом крупных сил противника. Особенностью же немецкой тактики при этом было то, что они хорошо предохраняли, обеспечивали свои даже сильно растянутые фланги. И на это отвлекались довольно значительные силы. В самом начале войны, когда мы находились на Днестре, противник, прорвавшись на нашем левом (как, впрочем, чуть позже и на правом) фланге узкой, шириной в несколько километров полосой далеко вклинился в наши позиции. Была поставлена задача отрубить, отрезать этот клин. Попытались наступать в, казалось бы, вполне подходящем месте. И ничего не получилось. Были встречены сильным не только пулеметным, но и артиллерийско-минометным огнем. Втягиваться в затяжное сражение было нельзя, ловушка могла захлопнуться. И мы вынуждены были отказаться от своих намерений. Немцы придерживались такой тактики неизменно. Когда в 42-м они форсировали Дон в районе Калача и в тот же день вышли к Волге, наши предприняли попытки наступать в междуречьи с севера. Очевидной целью было отрезать прорвавшегося к Сталинграду противника. Кажется, были у нас там и неплохие силы. Но успеха не добились. Немцы организовали крепкую оборону по всему фронту, используя частично и заранее подготовленные нами же рубежи. В принципе они действовали вроде правильно. Однако, думаю, если бы немцы не распыляли своих сил, их успех мог бы быть еще более серьезным. Тогда, в Сталинграде, вероятно, они могли бы сразу захватить значительную часть, если не весь город. У нас оставались там в основном тыловые части. Главные силы были выведены на разных направлениях за пределы города.

Мы же, как я понимаю, в аналогичных операциях придерживались несколько иной тактики. Прорвавшись, двигались вперед, не особенно заботясь о флангах, но сохраняя сильную ударную группировку. Вначале, когда еще не удавалось создать уверенного превосходства в силах, это не оправдывалось. Немцы просто замыкали кольцо окружения, из которого редко удавалось выбраться. Но затем общее соотношение сил изменилось в нашу пользу. И тогда такая тактика стала приносить свои плоды. Уже в 44-м в Крыму благодаря ей мы добились решительного успеха. А затем в Белоруссии и позже это стало нормой.

Организованность. Оперативности и четкости в действиях вначале нам явно не хватало. Примеров было немало. Где-то в конце первого месяца войны наш полк вынужден был совершить трудный марш к намеченному рубежу обороны. Но когда прибыли на место, оказалось, что дивизия, которую мы должны поддерживать, уходит. Сосед же уже откатился назад километров на 20. Никто и не подумал своевременно нас предупредить. Пришлось поворачивать обратно, не сделав ни одного выстрела. Хорошо еще, что удалось вообще выбраться оттуда.

Как-то зимой 42-го я прибыл для оказания поддержки к одному из командиров стрелкового батальона. И он буквально с горечью рассказал о трудной ситуации, в которой они очутились. Ему надлежало наступать в своей полосе, оставляя справа укрепленный опорный пункт обороны противника в деревне. Им должен был заняться сосед. Но тот не сумел его взять. И получилось, что батальон, продолжая двигаться вперед, попал под сильный фланговый огонь из этой деревни, понес потери и вынужден был остановиться. Но указания выйти за пределы предписанной полосы и атаковать деревню с фланга или, может быть, с тыла так и не было.

Со временем, однако, все стало на место. До сих пор помню, какое удовлетворение испытывал, когда под конец войны (я был тогда оперативным помощником и одно время замещал начальника штаба полка) доводилось планировать операции. Был уверен, что все будет выполнено, как по нотам. Со стороны это может показаться удивительным. Ведь нам заранее не известны намерения противника, его реакция на наши действия. Но мы предусматривали различные вариантные возможности. В случае необходимости в наши планы без промедления вносились коррективы. В январе 45-го, прорвавшись с Пултусского плацдарма на Нареве севернее Варшавы, группировка из двух или трех армий 2-го Белорусского фронта, куда входил и наш полк, рванулась на юго-запад. По плану далеко в глубине немецкой обороны предполагалась встреча с войсками 1-го Белорусского фронта, охватывающими Варшаву с другой стороны, и завершение ее окружения. Но немцы неожиданно быстро оставили город. И нас с полпути, с хода, направили совсем в другую сторону, в Восточную Пруссию. Вся огромнейшая махина, войска почти целого фронта, без сбоев и задержек были полностью переориентированы и устремились на север. Вот это оперативность!

На мой взгляд, многое зависит от принятой системы управления. Она должна обеспечивать оптимальное соотношение между требованием централизации управления и возможностью проявления инициативы на местах. Не скатываться заметно ни в ту, ни в другую сторону. В принципе тут все ясно: нужно, чтобы на каждом структурном уровне могли приниматься решения теми, кто несет полную ответственность, владеет ситуацией и в состоянии немедленно реагировать на ее изменения. На практике же так не всегда удается. Похоже, что у немцев было отклонение в сторону излишней централизации. У нас вначале тоже не все было ладно. Маршал Г.Жуков в своей книге вспоминает, как он пояснял Сталину, почему мы постоянно запаздываем в своих действиях. Пока оперативная информация пройдет все инстанции до самого верха, ситуация изменяется. Решение, даже не успев родиться, устаревает. Однако, думаю, что вскоре мы оказались здесь несравненно ближе к оптимальности. Несмотря на сохранявшуюся необходимую централизацию и жесткую дисциплину, оставался и достаточный простор для инициативы практически на всех уровнях. Я, например, как и другие артиллерийские командиры, мог без промедления открывать огонь, не испрашивая ничьих санкций. Однако на гражданской службе принцип централизации, по всей видимости, так и остался превалирующим. До сих пор помню, какое разочарование и огорчение я испытал, когда после демобилизации начал заниматься научной деятельностью. Планы проведения даже небольших экспериментов, как оказалось, полагалось посылать в Москву для утверждения в министерстве.

Наша исполнительская дисциплина вначале заметно хромала. Но к концу войны, думаю, мы уже не уступали в этом немцам, по праву славящимся своей организованностью и пунктуальностью. Причем, что немаловажно, этого удалось добиться скорее благодаря умению и добросовестности исполнителей, чем за счет чрезмерного обилия контролеров, зачастую мешающих делу. Как жаль, что не сохранились те навыки высокой организованности, что мы приобрели на войне!

Оружие. В начале войны у немцев был явный перевес. Мы проигрывали как в количестве, так и в качестве оружия. Сколько на наших глазах сгорело танков, разбилось самолетов! Автоматов, основного оружия ближнего боя, практически вообще не было. К середине войны, удалось добиться, во всяком случае можно сказать, паритета. А в авиации несомненного превосходства. Оснащенность же артиллерией и ее тактико-технические свойства у нас и у немцев с самого начала были примерно одинаковы. Даже номенклатуры калибров орудий и минометов существенно не различались. И реактивная артиллерия была как с той, так и с другой стороны. На наши «катюши» у них были свои, как мы их прозвали, «ванюши» — шестиствольные минометы, а также другие ракетные системы. По эффективности же использования артиллерийских средств и умению их применять мы почти с самого начала мало отличались от немцев, имевших за плечами богатый практический опыт. Во всяком случае, так мы считали и, кстати, находили подтверждение в первых же немецких листовках: «Смерть жидам, коммунистам, морякам и артиллеристам!». Что касается первых двух, то это был их дежурный девиз. Моряки же (морские пехотинцы) с самого начала показали себя весьма стойкими в бою. А артиллерия уже тогда наносила немцам ощутимый урон. К концу войны мы явно превосходили противника почти по всем статьям. Конечно, открытие второго фронта несколько ускорило развязку. Но основная тяжесть выпала на нас. И наша победа была