видимо, шел очень быстро, он вытирал шапкой пот, градом катившийся с его лица.
– Слава богу, что я застал тебя, Коргоко! – воскликнул он.
– Что случилось, Темурка?… Говори! – с нетерпением спросил старик.
– Твою дочь похитили! – резко сказал пришедший.
Старик был ошеломлен, это известие поразило его, как гром. Он долго молчал.
– Значит, похитили!.. – тихо произнес он наконец.
– Да!.. – коротко подтвердил Темурка. – Но что ж ты стоишь, надо спешить.
– Ты прав, Темурка, ты прав!.. Надо спешить, – задумчиво повторил старик и вдруг весь загорелся, глаза сверкнули гневом. – И клянусь тебе, жизни своей не пощажу, а за позор этот отомщу обидчику! Рассказывай, кто обесчестил мою седину?
12
Коргоко давно знал Темурку, слышал про его повадки. В Ларсском ущелье не было человека, более осведомленного обо всех темных делах. И Темурка извлекал немалую пользу из своей осведомленности. Старик хорошо понимал, что его привела сюда не жалость к старику-отцу, не чувство дружбы: только корысть и выгода двигали всеми поступками Темурки.
– Говори, кто похитил мою дочь, и ты получишь от меня в вознаграждение, сколько сам потребуешь.
– А сколько ты дашь мне за это? – прямо спросил Темурка.
– Сколько ты хочешь?
– За найденного коня дают десять красненьких, а это ведь дочь твоя?
– Ну, и сколько же? – торопил отец.
– Пятьдесят ягнят годовалых и пять баранов.
– Бери хоть шестьдесят, только говори скорее!
У Темурки даже в глазах потемнело от такой щедрости. Он почтительно вытянулся перед стариком и, оглядевшись по сторонам, нет ли лишнего уха, заговорил шопотом:
– На рассвете кто-то постучался в мою калитку и громко меня позвал. Я спросил: «Кто там?», и мне ответили: «Это-я, Султи-Джохот!»
– Султи-Джохот! Чеченец, прославленный храбростью? – удивился старик.
– Да, это был Султи… Я вышел к нему. «Я привел к тебе лошадь, у казаков отбил. В Дзауг вести не советую, могут узнать, а в Тбилиси можешь продать с выгодой, – сказал он мне. – Но и ты должен оказать мне услугу, – продолжал он. – Теперь половодье, и я никак не могу найти брод, помоги переправиться через реку». Я не мог отказать гостю, спустился с ним к берегу реки и тут только узнал, что он везет твою дочь… Что мне было делать – гостю не откажешь; помог ему переправиться, а сам прямо оттуда, не заходя домой, кинулся к тебе… Хлеб-соль у тебя вкушал, а это что-нибудь да значит! – закончил свое сообщение Темурка.
Старик молча слушал его. Ему сразу же стадо понятно, в какое трудное положение он поставлен. Султи-Джохот известен своей удалью и отвагой, к тому же он находится в своем краю, среди своих друзей, родни, ему все помогут, его не выдадут. Как с ним бороться одинокому старику? И вдруг его осенила мысль: кто, как не Бежия, поймет и разделит его горе?
Коргоко вызвал к себе двух своих родственников, рассказал о случившейся беде, поручил им дом и хозяйство, а сам торопливо зашагал к своему пастбищу – к Бежии.
13
Султи-Джохот, увозя похищенную девушку, достиг со своим спутником Ларсской долины, и тут они спешились в одном глухом, пустынном месте.
Проезд по казенному тракту был опасен, уже светало, да и всюду стоял многочисленный караул. Путникам предстояло перейти реку вброд, миновать Джариахскую вершину и спуститься оттуда в Большую Чечню. А пока следовало соблюдать осторожность, – горцы уже достаточно хлебнули горя от казаков- караульных.
Надо было или перевалить через высокий гребень, или проехать по нижней тропинке, вьющейся вдоль голого скалистого Дарьяльского отвеса и как бы нарочно проложенной для проезда одних только горцев.
– Муртуз! – тихо окликнул товарища Султи.
Тот понял. Передав Султи поводья своего коня и подобрав полы черкески, он бесшумно скользнул вниз.
Некоторое время была полная тишина. Всадник и кони застыли на месте, как каменные изваяния. Потом послышался шорох гравия и, как из-под земли, появился Муртуз.
– Пьяные! – коротко сказал он.
– Пьют еще?
– Пьют, но уже ничего не смыслят.
– Как же нам итти?
– Прямо давай!
– С нами девушка… Не опасно ли?
– Ничего, они не смогут нас преследовать.
– Есть у них кони?
– Нет.
Султи верил своему преданному другу Муртузу.
– Отдохнем немного и помянем бога!
– Отдыхать некогда!
– Ослабела совсем! – Султи указал на Цицию.
– Там отдохнет в безопасности…
Читателя удивит, почему казаки в ночном карауле были без оружия и коней. А дело обстояло так.
Муртуз, покинув своих, осторожно подобрался поближе к костру. Он увидел странное зрелище.
В стороне стояли распряженные арбы, груженные бурдюками с вином. Их, видимо, предупредительно задержали, чтобы не подвергать опасности ночного нападения. Благодарные аробщики поднесли казакам вина. Казакам понравилось вино, они попросили еще немного, потом еще, и так надоели крестьянам своими просьбами, что те в конце концов отказали. Блюстители мира и порядка сочли себя оскорбленными. Муртуз подошел как раз в ту минуту, когда между казаками и крестьянами началась изрядная потасовка. Разумеется, вооруженные казаки вскоре одолели аробщиков, и крестьянский старшина был тотчас же заперт в хлеву со связанными руками. Остальные сбились в кучу в сторонке и тоскливо глядели, как казаки, завладев бурдюками, сливают из них вино в ведра. Напившись до беспамятства, караульные повалились на землю вокруг костра и захрапели.
Муртуз, улучив минуту, подкрался к сложенным в козлы ружьям, оттащил их подальше и раскидал в кустах. Потом вышел на поляну, где паслись кони под присмотром пьяного казака. Муртуз свалил его, связал по рукам и ногам и, приказав молчать, погнал коней вниз к реке и перегнал их на другой берег. И когда Султи-Джохот с Цицией и Муртуз проезжали мимо заставы, некоторые из пьяных казаков, чуть приподняв одурманенные головы, поглядели им вслед и снова свалились в угарном сне.
14
Миновав самые опасные места, всадники заехали к Темурке, и тот, как мы знаем, переправил их вброд через реку. За свой труд он получил обещанного коня.
Очутившись в безопасности, Султи и Муртуз развели костер и стали готовить ужин.
Циция сидела поодаль, неподвижная, застывшая, как бы окаменевшая от горя. Она понимала, что помощи ей неоткуда ждать, что она навсегда разлучена со своим возлюбленным.
Султи хотелось ее успокоить, приласкать, сказать ей о своей любви, но он стеснялся присутствия товарища и только молча попыхивал трубкой.
Муртуз сидел у костра и с увлечением жарил шашлык на вертеле, показывая всем своим видом, что он всецело поглощен стряпней и ни на что не обращает внимания. Ему неловко было-без причины уйти от Султи и Циции, чтобы оставить их одних.
– Вот и ужин готов! – с облегчением воскликнул Муртуз. Он достал из хурджинов хлеб, сыр, разложил еду на заранее разостланных широких листьях лопуха.
