ока извлек ружье из чехла. Всадник выпрямился, гикнул и на скаку несколько раз подбросил ружье. Видно было, что он и сам чувствует в эту минуту, как он молод, красив, ловок, силен и свободен…
Приблизившись к месту, где лежал патрон, он слегка наклонился с коня, спокойно нацелился и спустил курок, – в воздух взлетели осколки патрона.
Всадник выпрямился в седле, перекинул ружье через плечо. Потом тоже достал патрон и бросил его на дорогу – пускай, мол, следующий испытает верность своих глаз и рук! Повернув разгоряченную лошадь, он не спеша принялся чистить ружье.
Выехал вперед другой всадник. Лошадь его сделала несколько сильных прыжков и поскакала мощно, гордо, как бы чувствуя ответственность за честь хозяина. За ним последовал третий, потом четвертый, и принялись состязаться в стрельбе горские юноши, которые с раннего детства приучены к джигитовке.
Так, веселясь и развлекаясь, проводили хозяева Муртуза до самой переправы через Терек, и только здесь распрощались с ним.
17
Уже спустились сумерки, когда Муртуз подъезжал к Дарьяльскому ущелью. Призвав на помощь бога, въехал он в теснину между двумя скалами, словно в раскрытую пасть дракона, поглотившего дорогу.
Луна скользила за облаками, она как бы давала отдых своим глазам, уставшим глядеть на зло и неправду мира.
Вскоре Муртуз услышал отдаленный конский топот. Он придержал лошадь, прислушался, слегка подавшись вперед и вытянув шею. Вдруг он выпрямился в седле.
– Лошади подкованы русской подковой! Должно быть, казаки!.. – проговорил он.
И тут же до его слуха донеслась песня: «Чибари, чибари, чибари!»
Муртуз слегка тронул свою лошадь плетью и поскакал обратно в надежде, что благополучно достигнет Хдейского ущелья и там, укроется в лесах и скалах.
Он скакал во весь опор. Видимо, казаки его не заметили, – он не слышал за собой погони.
Муртуз проскакал узким ущельем; еще немного, и он будет в безопасности.
Вдруг он услышал грозный окрик:
– Кто едет?
Муртуз натянул повод. Конь отступил назад, сразу же почуяв опасность.
– Кто едет? – снова крикнули из темноты, и тотчас же грянул выстрел.
Муртуз повернул коня и понесся обратно, но вскоре ему пришлось остановиться: впереди он увидел казаков, скачущих на звук выстрела.
Он очутился в западне, дорога была перерезана с обеих сторон.
Горец был привычен к опасностям, он не растерялся. У края дороги лежали скатившиеся со скал валуны. Муртуз свернул с дороги и притаился за ними. Лошадь и человек замерли, оцепенели, даже днем трудно было бы их заметить. Всадник всецело доверился чутью своего коня.
Казаки, радуясь безопасному развлечению, пронеслись мимо. Муртуза даже обозлила их бестолковость. «Летят куда-то, как индюки!» – подумал он.
Вдруг ему пришло в голову, что было бы досадно упустить их без памятной «метки». Он нацелился в сторону скачущих казаков и выстрелил. Видимо, он не промахнулся, – среди казаков поднялась сумятица.
Он отпустил поводья коня и поскакал к Дарьялу. Казаки кинулись ему вдогонку, но умный и верный конь, разметав гриву, стремительно мчал своего седока, уносил его все дальше и дальше от преследователей. А благодарный всадник поминутно наклонялся вперед, с любовью ласкал своего коня, подбадривал его и шептал:
– Лети, мой конь, лети!.. Слышишь погоню? Раскидывай задние ноги пошире, так тебе будет удобней скакать. Разве они нас догонят?!
И конь, словно понимая слова хозяина, напрягал все свои силы
Все шло хорошо. Расстояние между преследуемым и казаками росло. Вдруг конь Муртуза свалился на бок, подмяв под себя ногу седока, не успевшего вытащить ее из стремени. Муртуз очутился в западне. Он попробовал было высвободить ногу, но все большая тяжесть наваливалась на него: несколько раз судорожно вздрогнув, конь околел. Его прикончил камень, свалившийся с нависшей над дорогой скалы. Муртуз застонал от боли и обиды. Погоня приближалась, не было больше надежды на спасение. Он чувствовал, что наступил час его гибели.
Вся его жизнь промелькнула перед ним, как это бывает в минуты смертельной опасности.
– Как бесславно я погибаю! – тихо сказал Муртуз. – Прости меня, брат, не сумел я отомстить за тебя! – добавил он.
И в это мгновение казаки осадили над ним коней. Они спешились и, держа ружья наготове, подошли к горцу.
– Стой, не шевелись! – закричал один.
– Подойдите, зарубите меня! – заскрежетал зубами Муртуз, в бессильной злобе сжимая рукоять кинжала.
Казаки колебались. Один из них зажег лучину.
– Попался, проклятый! Попался?… Вяжите его! – приказал старший.
Горца вытащили из-под лошади, обезоружили и так туго связали ему руки веревками, что кровь выступила из-под кожи, – сперва капала, потом засочилась струями. Муртуз невыразимо страдал, он злобно кусал себе губы, сдерживая стоны.
– Затягивайте еще туже! – крикнул старший.
– Затягивайте, затягивайте, – все равно пощады не запрошу! – проговорил Муртуз.
– Заставим! – завопил один из казаков и ткнул ему в зубы нагайку.
– Связанного бить, в этом вся ваша храбрость! – сказал Муртуз. – Эх вы, герои!
– Молчать! – крикнул старший, стегнув его несколько раз нагайкой.
– Не буду молчать! – не унимался Муртуз, предпочитая быть убитым на месте, чем живым попасть в руки врагов.
Казаки привязали его веревкой к коню и тронулись в путь. Но Муртуз лег на землю, и никакими угрозами невозможно было заставить его подняться и бежать за конем. Так как казаки хотели доставить пленника живым, им пришлось взвалить его на коня позади одного из всадников. Потом они направились к Дзаугу.
18
Еще издали увидел Бежия быстро шагающего, почти бегущего к нему Коргоко, сердце его затрепетало в предчувствии беды, и ноги словно приросли к земле.
– Бежия, погибли мы! – закричал старик и, задыхаясь, побежал к нему.
– Что, что случилось?
– Похитили! – сказал Коргоко, едва держась на ногах.
Бежия не сразу понял, что произошло. Вдруг он схватился за горло, словно ему накинули на шею петлю. Потом сорвал с головы шапку и провел рукой по лбу.
– Что ты сказал? – недоверчиво спросил Бежия. – Пошутил? – добавил он с упреком.
– Что ты? Разве так шутят? Взгляни на меня!
– Значит, это правда? Скажи, кто похитил, когда?
– Далеко увезли ее, не скоро достанешь! – с грустью произнес старик и подробно рассказал пастуху обо всем.
Но Бежия был так всецело поглощен своим горем, так потрясен ужасом случившегося, что даже не в силах был вникать в смысл рассказа Коргоко. Одно неудержимое желание владело им: увидеть любимую, побыть с ней хоть одно мгновение, – и потом сразиться за нее не на жизнь, а на смерть с человеком, который посмел отнять ее у него.
Кровь то приливала к его щекам, то отливала от них, и ему казалось, что он теряет сознание.
Слух о беде в доме Коргоко быстро разнесся по деревне, и главный пастух, друг и доброжелатель Бежии, знавший о его страсти к Циции, тотчас же поспешил к пастуху, чтобы высказать ему свое сочувствие и подать совет.
