— Ну, не рано… только…
— Шо «только», — шо?
— Не, ничего…
— Ничего?
— Ничего…
Кравчук хорошо чувствовал Ельцина, его стихийную силу. Он был абсолютно уверен, что Ельцин не подпишет соглашение об СНГ (испугается в последний момент). Еще больше, чем Кравчук, этого боялся Бурбулис: новая, совершенно новая идеология возможна только в новом, совершенно новом государстве. Ельцин не мог быть преемником Горбачева, — поэтому Бурбулис и уничтожал Советский Союз.
Точнее — уже уничтожил.
Президент России проснулся около шести: выспался.
— Коржаков!.. Коржаков! Куда делся?!
Коржаков был за дверью — ждал.
— Слушаю, Борис Николаевич.
— Позвоните Назарбаеву, — Ельцин зевнул. — Пусть подлетает, понимашь.
— Не понял, Борис Николаевич? Куда подлетает?..
— Вы… вы ш-та?.. — Ельцин побагровел. — Вы шта мне… дурака строите? К нам подлетает. Сюда. Прям счас!
«Будет запой», — понял Коржаков.
— Назарбаев — мой друг! — твердо сказал Ельцин.
— Сейчас соединюсь, Борис Николаевич.
Когда Коржаков вышел, на него тут же налетел Бурбулис:
— Что, Александр Васильевич?
— Требует Назарбаева.
— Сюда?
— Сюда.
— Началось?..
— Началось, да…
— Послушайте, он же… не пианист, чтобы так импровизировать… — а, Александр Васильевич?.. Игнорируя мнение соратников.
— Не любите вы Президента, — вдруг сощурился Коржаков. — Не любите, Геннадий Эдуардович…
Объясняться с бывшим майором КГБ Бурбулис считал ниже своего достоинства.
Быстро подошел Шахрай:
— Капризничает?
Бурбулис смотрел как слепой — непонятно куда.
— Приказал вызвать Назарбаева, — доложил Коржаков.
— Это — конец.
Шахрай никогда не повышал голоса.
— Лучше уже Горбачева… — промямлил Бурбулис.
— Надо отменить, — твердо сказал Шахрай.
— Не-э понял?
— В Вискулях нет ВЧ. Мы же не можем звонить по городскому телефону.
— А как он с Бушем собрался разговаривать? — удивился Бурбулис. — Через сельский коммутатор, что ли?
Шахрай внимательно посмотрел на Коржакова:
— Как состояние.
— Нормальное.
— Да не у вас, — у него как?
— Темнеют глаза. Похоже — начинается.
— Надо успеть, — Шахрай резко взглянул на Бурбулиса.
— Зачем? — удивился Бурбулис. — Если начнется — точно успеем…
— Ждем?
— Конечно…
Тишина превращалась в кошмар, тишина издевалась.
«Православный неофашизм», — подумал Шахрай.
Они все — все! — всё понимали.
Шахрай и Бурбулис молча ходили по коридору — бок о бок…
Когда приближался запой, Ельцин ненавидел всех — и все это знали.
Молча вошел официант, на подносе красовался «Мартель».
— Это за-ч-чем? — сжался Ельцин. — Я шта… просил?
— От Станислава Сергеевича, — официант нагнул голову. — Вы голодны, товарищ Президент.
Не сговариваясь, Коржаков и Бурбулис посмотрели на часы. Они знали, что между первым и вторым стаканом проходит примерно восемь-двенадцать минут, потом Ельцин «впадет в прелесть», как выражался Бурбулис, то есть все вопросы надо решать примерно на двадцатой минуте, не позже, пока Президент не оказался под столом.
«Не пить, не пить, — повторял Ельцин, — потом, я… потом… опаз-зорюсь, — па-а-том…»
Волосы растрепались, белая, не совсем чистая майка вылезла из тренировочных штанов и висела на Президенте, как рубище.
Ельцин поднялся, он вдруг почувствовал, как ему тяжело, что он задыхается, что здесь, в этой комнате, нечем дышать. Он схватился за стену, толкнул дверь и вывалился в коридор. За дверью был Андрей Козырев. Увидев мятого, грязного Ельцина, Козырев растерялся:
— Доброе утро, Борис Николаевич…
Ельцин имел такой вид, будто он только что сошел с ума. Он посмотрел на Козырева, вздрогнул и тут же захлопнул за собой дверь.
Смерть?.. Да, смерть! Рюмка коньяка или смерть, третьего нет и не может быть, если горит грудь, если кишки сплелись в каком-то адском вареве; хочется кричать, схватить себя и задушить, — или выпить, пиво, одеколон, яд, неважно, лишь бы был алкоголь.
«Сид-деть… — приказал себе Ельцин, — си-деть…»
Он застонал. Холодный пот прошиб Президента России с головы до пят: удар был настолько резким, что он сжался, как ребенок, но не от боли — от испуга; ему показалось, что это конец.
Так он и сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
«Не пить, не-э пить… пресс-конференция, нельзя… не-э-э пить…»
Ельцин встал, схватил бутылку, стал наливать стакан, но коньяк проливался на стол. Тогда он резко, с размаха поднял бутылку, мельком взглянул на неё и припал к горлышку.
Часы пробили четверть шестого.
Ельцин сел в кресло и положил ноги на журнальный столик. Бутылка коньяка стояла рядом.
…Потом Коржаков что-то говорил, что Назарбаева нет в Алма-Ате, что он, судя по всему, летит в Москву на встречу с Горбачевым, что Бурбулис нашел в Вашингтоне помощников Буша и Президент Америки готов связаться с Президентом России в любую минуту, — Ельцин кивал головой и плохо понимал, что происходит.
В голове была только одна мысль — выпить.
Америка предала Горбачева сразу, не задумываясь, в течение одного телефонного разговора. Буш просто сказал Ельцину, что идея «панславянского государства» ему нравится, и пожелал Президенту России «личного счастья».
Тут же, не выходя из комнаты, Ельцин подмахнул договор об образовании СНГ, ему дали выпить и отправили спать — перед пресс-конференцией.
Встреча с журналистами состоялась только в два часа ночи — Президента России не сразу привели в чувство.
«Протокол» допустил бестактность: Ельцин сел во главе стола, слева от него, на правах хозяина,
