водрузился Шушкевич, справа оказался переводчик, а рядом с переводчиком — Кравчук. Невероятно, но факт: Бурбулис и Козырев убедили всех, что если президенты всех трех стран будут говорить только по- русски, это — неправильно. Но Кравчука никто не предупредил, что он будет от Ельцина дальше, чем Шушкевич, на целый стул! Кравчук схватил флажок Украины, согнал переводчика, сел рядом с Ельциным и поставил флажок перед собой.
Пресс-конференция продолжалась около тридцати минут: оказалось, говорить не о чем.
На банкете Ельцин пил сколько хотел и в конце концов — упал на ковер. Его тут же вывернуло наизнанку.
— Товарищи, — взмолился Кравчук, — не надо ему наливать!
Поймав издевательский взгляд Бурбулиса, Президент суверенной Украины почувствовал, что он ущемляет права гражданина другого государства, тем более — его Президента.
— Или будем наливать, — согласился Кравчук. — Но помалу!
27
— Нурсултан, не занимайся х…ей, — понял? Ты… ты слышишь меня, Нурсултан? Возвращайся в Алма-Ату и будь на телефоне, — я все им к черту поломаю!
Горбачев швырнул трубку так, что телефон вздрогнул.
Рядом, по-детски поджав ноги, сидел Александр Николаевич Яковлев — самый умный человек в Кремле.
Коржаков все-таки нашел Назарбаева во Внуково (приказ есть приказ), и Назарбаев тут же, не мешкая, доложил Горбачеву о звонке Коржакова.
Если бы не Назарбаев, Президент СССР узнал бы о гибели СССР только из утренних газет.
— Бакатина убью, — подвел итог Горбачев. — На кой хер мне КГБ, который потерял трех президентов сразу?
Яковлев зевнул. Он вернулся в Кремль к Горбачеву после Фороса, размолвка продолжалась недолго, хотя взаимные обиды — не исчезли. Горбачев был мелочен. Он мог, конечно, отомстить по-крупному, но Горбачев всегда мстил мелко, — хотя, чем, спрашивается, маленькая подлость отличается от большой? Подписав указ об отставке Яковлева, он в этот же день отнял у него служебный автомобиль, и Яковлев возвращался домой из Кремля на машине своего друга Примакова. Впрочем, Горбачев никогда не доверял Яковлеву полностью: он ценил его за ум, но трусил перед его хитростью.
В 87-м, на заре перестройки, Яковлев предложил Горбачеву разделить КПСС на две партии. Первый шаг к многопартийности: у рабочих — своя КПСС, у крестьян — своя.
— Уже и Яковлев гребет под себя… — махнул рукой Горбачев.
Откуда ему было знать, что Валерий Болдин (с ним был разговор) все тут же расскажет Яковлеву!
Пожалуй, Горбачева не боялся только один человек — Владимир Крючков, зато сам Президент СССР боялся Крючкова всерьез.
Зимой 89-го многотиражка Московского университета опубликовала небольшую заметку, где утверждалось, что Горбачев всегда сотрудничал с КГБ — и в комсомольские годы, и позже. Автор статейки доказывал, что КГБ «подписал» Горбачева на стукачество в 51-м, когда он, ещё мальчишка, получил свой первый орден — за урожай. Именно Комитет, утверждала газета, рекомендовал Михаила Сергеевича на комсомольскую, потом на партийную работу.
Яковлев так и не понял, кто все-таки положил на его рабочий стол — рабочий стол члена Политбюро — эту газету, но показал её Горбачеву. То, что случилось с Президентом СССР, было невероятно: он размахивал руками, что-то бормотал, потом — вдруг — сорвался на крик… Нечто подобное, кстати, произошло (когда-то) с Михаилом Андреевичем Сусловым, главным идеологом партии. Яковлев имел неосторожность показать Суслову письмо от группы ветеранов КПСС, «сигнализировавших» родному ЦК, что он, Суслов, не платит (по их сведениям) партийные взносы с гонораров за издание своих речей. Яковлев сразу отметил это сходство: растерянность, почти шок, какие-то странные, нелепые попытки объясниться…
Сменив Виктора Чебрикова на посту председателя КГБ СССР, Крючков намекнул Горбачеву, что какие-то документы (досье Генсека, если оно было, конечно, уничтожалось — по негласному правилу — в день его вступления в должность) целы, невредимы и в чьих они сейчас руках — неизвестно.
С этой минуты у Владимира Александровича Крючкова стало больше власти в Советском Союзе, чем у Генерального секретаря ЦК КПСС.
— Если их — сразу в тюрьму, — а, Саша?
Горбачев грустно посмотрел на Яковлева.
— Там же, в лесу, с поличным, — а?
— Бо-юсь, Михал Сергеич, арестовывать-то будет некому…
Яковлев говорил на «о», по-ярославски, это осталось с детства, с довоенной ярославской деревни.
— Ты что?! У меня — и некому?
Горбачев был похож на ястреба — насторожившийся, вздернутый…
— А кто даст ордер на арест? — Яковлев сладко зевнул, прикрывая ладонью рот. — Они, басурмане, как рассудили? Есть Конституция, верно? Каждая республика может выйти из состава Союза когда захочет. Вот им и приспичило… Спрятались в лесу… отдохнуть хотелось, попили там… чайку… и — вынесли решение. Если Верховный Совет… Украины, допустим… это решение поддержит, какая разница, где сейчас Кравчук — в тюрьме, в своем кабинете или у бабы какой на полатях; если — в тюрьме, то они, пожалуй, скорее проголосуют, все ж таки за «нэньку ридну» страдает…
— Знаешь, ты погоди! — Горбачев выскочил из-за стола, — погоди! Мне разные политики говорили, что, раз они идут на выборы, им надо маневрировать. Теперь я вижу: Ельцин так маневрировал, что ему — уже не выбраться. Он был у меня перед Беловежской пущей, клялся что они там — ни-ни, только консультативная встреча, все! А если мы Ельцина — в Бутырку, на трибуну зайду я, буду убеждать… надо — два, три часа буду убеждать и — беру инициативу… Я — на трибуне, Ельцин — в тюрьме, — чувствуешь преимущество? Ладно: Верховный Совет, допустим, что-то не поймет… тогда его — к чертовой матери! Сразу поймут. Политики! У коммунистов, сам знаешь, к должности люди по ступенькам шли, а эти… клопы… повылезали кто откуда… — все, хватит, на хера, Саша, такая перестройка, если им, извини, уже и Президент не нужен?! У меня есть свои функции и ответственность, о которых я должен помнить! Значит, так: или мы выходим на какое-то общее понимание, или под арест — все…
Александр Николаевич хотел встать, но Горбачев быстро сел рядом и вдруг коснулся его руки:
— Ну, Саша… как?
— Арестовать Ельцина… с его неприкосновенностью… можно только с согласия Верховного Совета.
— Я — арестую! Саша, арестую!..
— Если не будет согласия депутатов, — спокойно продолжал Яковлев, — это переворот, Михаил Сергеевич. И вы… что же? Во главе переворота… так, что ли? Кроме того, свезти Ельцина в кутузку действительно некому.
— А Вадим Бакатин?
— Не свезет. От него по дороге пареной репой пахнуть будет!
Горбачев встал, открыл сейф и достал бутылку «Арарата».
— Ты меня не убедишь. Мы в конституционном поле? Значит, нельзя, кто кого, я так скажу. Задумали — выходите на съезд. Я могу подсказать варианты. А они как пошли? Это ж — политический тупик, политическая Антанта, вот что это такое! Коньяк хочешь?
— Коньяк я не очень… — вздохнул Яковлев, — водку лучше. У вас пропуск кем подписан, Михаил Сергеевич?
— Какой пропуск?
— В Кремль. Его ж Болдин подписал, верно? А Болдин — в кутузке. Выходит, и пропуск-то ваш недействителен, вот, значит, что у нас творится… Не только арестовать… — Президенту пропуск в Кремль подписать некому…
— Пропуск на перерегистрации, — покраснел Горбачев.
— Но выход есть… — Яковлев делал вид, что он глуховат, наслаждаясь, впрочем, как Горбачев ловит — сейчас — каждое его слово. — Ну, хо-рошо: они объявляют, что Союза нет. А Президент СССР — не согласен. Президент СССР готов уступить им Кремль, пожалуйста, но он не признает их, басурман этих —
