Нужно на время забыть об их взаимоотношениях и войти в дом со свежей головой. Профессионализм — превыше всего.
Остальное подождет.
— Осторожно, ступеньки хлипкие.
Фил шел впереди, Марина — за ним. Дуговые лампы по-прежнему горели, провода тянулись по деревянной лестнице на улицу, к генераторам. Двоим тут не пройти, слишком узко. Он продвигался осторожно, помня, что она совсем рядом, за спиной.
Он страшно злился на себя. То, что он увидел во втором доме, испугало его, вывело из равновесия, но почему? Ответа он не знал. Но знал, что должен искать его в своей собственной душе. И пока ответ не отыщется, нельзя ни с кем об этом говорить. Даже с Мариной.
Ему не нравилось утаивать что-либо от нее. Сердце обливалось кровью, когда он видел тревогу в ее глазах и понимал, что не может ее утешить. Оставалось надеяться, что она сама все поймет. Рано или поздно.
Он остановился у двери в подвал, через считаные секунды подошла и Марина.
— Пришли, — сказал он.
Он ждал, пока она освоится, и пытался увидеть картину ее глазами.
Она огляделась по сторонам и, наткнувшись на клетку, замерла.
— О господи…
— Вот-вот. Я тоже так отреагировал.
Неуютное чувство вернулось. Страх. Беспокойство. Разум пытался бессознательно связать эти эмоции с рисунком на стене.
Нет. Не получается.
Марина еще раз обвела помещение взглядом.
— Цветы там же, где и были? Их не перекладывали?
Фил посмотрел на пол. Лепестки кое-где смели в кучки, кое-где вовсе убрали. По некоторым потоптались криминалисты.
— Было по-другому. Весь пол был ими усыпан.
— Усыпан… — с улыбкой повторила она. — Думаю, тебе полагается приз за самое неожиданное слово дня.
Он слегка покраснел.
— Что тут скажешь? Польщен.
Но улыбка быстро сошла с ее губ: главное — работа. Нужно сосредоточиться.
— Но были и букеты.
Он указал на стены, у которых до сих пор стояли увядающие, полумертвые цветы.
— Их не двигали?
— Разве что самую малость.
Марина кивнула, но не тронулась с места, продолжая оценивать увиденное. Пройдясь взглядом по всему помещению, она рассмотрела все: и цветы, и клетку, и верстак, и инструменты, и рисунки на стене. Губы у нее беззвучно шевелились — она разговаривала сама с собой.
Фил уже не раз такое видел. Это она обрабатывает данные. Трактует. Интерпретирует. Он всегда поражался, как ей это удается, — и, главное, насколько точные она затем выдает результаты.
Марина прошлась по подвалу. Руки в перчатках, ноги в бахилах. Опустившись на одно колено, она пристально осмотрела букет на полу.
— Розы… Красные, голубые, желтые… — И следующая охапка. — Гвоздики… Красные, голубые, желтые. Цвета совпадают. И вот еще петунии, хризантемы… Тех же цветов.
Она снова обвела комнату взглядом.
— И все валяются на полу. Брошенные… Гниют… Коричневеют..
— И что все это значит?
— Человек, который это сделал, или сам их выращивал, или где-то покупал, но я склоняюсь к первому. В этом помещении витает какой-то… садоводческий дух. Дух флористики. Опять же инструменты…
Марина направилась к верстаку.
— Инструменты никто не трогал?
Фил подошел ближе. Он чувствовал запах ее духов. Ему хотелось обнять ее.
— Один, кажется, забрали на экспертизу. Остальные я попросил оставить.
Она кивнула, продолжая шевелить губами, и взяла в руки серп. Внимательно осмотрев его, она наконец сказала:
— А эти инструменты… немного переделали. Подладили. Это ведь не садовые инструменты, для этих целей ими давно не пользовались.
— Я тоже так подумал.
— И этот верстак… — Она присела на корточки и, закрыв глаза, понюхала изрезанную, в щербинках деревянную поверхность. — Хм… Землей отдает… Но не только.
Она встала и, отряхнув с юбки пыль, отошла к противоположной стене. Рисунок. Она коснулась его ладонью.
— Сначала мы решили, что это пентаграмма, — сказал Фил. — Но мы ошибались.
— Верно, — задумчиво пробормотала Марина, прослеживая взглядом линии на стене. — Это скорее звезда. Но ошибиться и впрямь легко… если, конечно, человек зашорен и лишен фантазии.
Фил промолчал. Что это было, неужели комплимент?
— И это не краска. Экспертизу проводили?
— Еще нет, но образец возьмут. Когда будут готовы результаты, я не знаю. Как ты думаешь, что это?
— Думаю, какой-то естественный материал. Возможно, растительный. Возможно, человеческие выделения. Возможно, смесь того и другого. Не знаю… Что-то в таком роде. Органическое.
Марина выпрямилась и снова окинула помещение внимательным взглядом. Клетка. Подойдя к ней, она обернулась и посмотрела на верстак, затем — на букеты цветов у стены. Потом — на рисунок на стене. Медленно, размеренно она обошла комнату по периметру, останавливаясь у каждого букета. Губы ее все время беззвучно шевелились, лоб был наморщен, словно она производила в уме сложнейшие математические вычисления.
Остановившись в центре, она расставила руки в стороны и, затаив дыхание, принялась вращать ими, оттягивая кончики пальцев. В этот момент она напоминала не то жрицу какого-то языческого культа, не то тренера по йоге.
Фил как завороженный наблюдал за ней. Иной раз ему самому становилось страшно оттого, как сильно он любит эту женщину.
— Ну, — наконец сказала она, — слушай.
Тени на кухне Дона и Эйлин Бреннан удлинялись. Сгущались сумерки, словно кто-то пеленал солнце в серое одеяло.
Они сидели за столом, разделенные молчанием, как ледяной глыбой.
В соседней комнате тишина была иного рода — мирная, спокойная: там у выключенного телевизора дремала Джозефина.
Эйлин, вздохнув, взяла чашку. Чай уже остыл, но она все равно его отхлебнула.
Дон не шелохнулся. Гаснущие лучи солнца играли на его лице, углубляя морщины, не давая покоя.
Эйлин осторожно поставила чашку на подставку. «Цветы Британских островов». Сувенир от подруги. Она даже не обратила внимания, какого он цвета.
— Надо же… Надо же что-то делать…
Ее голос поглотила холодная, тревожная тишина.
— Нельзя же допустить, чтобы он… И дальше… Чтобы он узнал…
