себя. Спустившись к воде, он зашел в летний дом, который оставили открытым, чтобы проветрить. Внизу была просто обставленная гостиная, опрятная кухня и столовая, лестница вела наверх, к пустым комнатам. Мерсер прошел дальше, через помещение, где хранились лодки, дорогая новомодная шлюпка Робина, груды полуистлевших веревок, и вышел на дощатый помост, уходивший в пруд. Опершись локтями на перила, он смотрел на высокие меловые холмы за прудом.
Черт побери, этот брак Робина становится даже большей пародией, чем он ожидал. Робин все еще лежит в постели после визита в «Корону», и одному Богу известно, где он был и с кем. А у Зоэ такой вид, будто этот брак — ложка мышьяка, которую она стоически решила проглотить. А сам Мерсер — черт побери! — он, словно гвоздем прибит между ними, поскольку сам себя туда поставил.
Правда заключается в том, что Зоэ не желала выходить замуж, даже за Робина, если могла бы этого не делать. За последние годы она дала ясно это понять. Многие мужчины, главным образом негодяи, предлагали ей руку и сердце и получали отказ. И если она ведет себя так с поклонниками, которых, судя по ее поведению, одобряет, какой шанс у того, кого она действительно презирает? Девчонка ужасно капризна и испорчена. Если не считать того, что сегодня она продемонстрировала высокую степень самосознания. И во время их беседы Мерсер понял, что они впервые за долгие годы разговаривают, по-настоящему разговаривают.
А когда они вообще разговаривали? Возможно, он всю жизнь просто осторожно приглядывался к ней, похоже на то.
Когда Зоэ было восемь, он был на грани возмужания. Когда Зоэ исполнилось семнадцать, он был довольно самовлюбленным молодцом и уже не доверял женщинам, особенно Зоэ, которая всегда вызывала у него странице чувство досады. И к тому времени, когда он сообразил, в каком неприятном положении она оказалась, когда понял, что общество смотрит на нее, сморщив нос, и что проделки Зоэ вряд ли победят это отношение, ей было уже все девятнадцать. А он оставался ее строгим родственником, которого она игриво целовала в щеку, впорхнув в бальный зал и в очередное мужское сердце, которое скоро разбитым упадет к ее ногам.
Он быстро решил, что его сердце никогда не будет среди них.
Но было бы ложью утверждать, что он никогда не думал сделать предложение Зоэ. Не раз у него возникал соблазн просто подойти к Рэнноку и предложить себя на роль семейного жертвенного агнца. Он говорил себе, что Зоэ нужен муж, который знает ее достаточно хорошо, чтобы держать в узде. Такой, кто может и сберечь свое сердце, и справиться с ней.
Стань Зоэ маркизой Мерсер, над ней никто бы не глумился. Росчерком пера и произнесенными клятвами он, возможно, устранил бы многие проблемы Зоэ и, вероятно, создал бы новые. Он хотел, и обладать ею, и избежать безнадежной любви. Поскольку он простой смертный, то, как любой мужчина, видевший ее, он желал ее.
Итак, он признал это. Он желал ее даже тогда, когда злился на нее из-за ее сумасбродных авантюр и глупого флирта. И да однажды он даже поцеловал ее, в тот день, когда выудил ее, дрожавшую, из элмвудского пруда. Промокший, охваченный страхом, что она едва не погибла, он притянул Зоэ к себе на колени и приоткрыл языком ее губы, опасаясь, что умрет от наслаждения. Но Зоэ было только пятнадцать, а он был достаточно взрослый, чтобы быть осторожным.
Мерсер нес позор того поцелуя долгие годы. Даже теперь он все еще мечтал о нем. Думал об этом… всякий раз, когда смотрел на ее рот. Жажда никогда не утихала. Казалось, безопаснее излить себя и свои желания в женщин, подобных Клер, и даже думать, что в некоторых он почти влюбился. Вместо этого он стал еще больше опекать Зоэ, сделался ее пастырем, ее нежеланным, нравственным ориентиром.
Не раз он отводил ее в сторону и мягко бранил или делал выговор. Не раз он вытаскивал ее из не приятных ситуаций, вроде той с Брентом несколько дней назад. Он делал это настолько часто, что Зоэ стала обижаться на него, избегать. И это только разжигало пламя его досады.
Она никогда не благоволила к нему. Она считала его слишком строгим, слишком здравомыслящим и всегда поворачивалась к его легкомысленному брату. Это длилось до тех пор, пока не влипала в какую- нибудь ситуацию, и тогда… он снова становился хорошим достаточно надолго, по крайней мере — чтобы вытащить ее из беды.
Он все еще внутренним взором видел ее в золотистой шали, видел ее обманчиво сладкое личико с острым подбородком, когда она, вскинув голову, утверждала, что наточила зубки на повесах вроде Брента.
Он все еще видел пухлые мочки ушей и подрагивавшие и них изумруды, видел маленькую грудь, поднимавшую лиф платья, полную нижнюю губу, которую так и тянуло поцеловать. И Зоэ действительно полагала, что он может… и он, черт побери, почти поддался. Он был близок к тому, чтобы прижать ее к стене и взять то, чего явно хотел этот мерзавец Брент. И теперь Мерсер жалел, что не сделал этого.
Но что это ему дало бы? Он оказался бы хуже Брента.
С отвращением Мерсер вытащил изо рта стебелек и бросил в пруд. Его мужское естество так отвердело от фантазий о будущей жене брата, что хоть гвозди им забивай.
Выругавшись, он бросил на доски сюртук. Следом полетели жилет, рубашка, сапоги и все остальное.
Но легче не стало. Видение Зоэ, дрожащей под ним, еще не изгладилось из его ума, когда он нырнул в темную ледяную воду.
Глава 8 В которой лорд Роберт ведет себя скверно
Спустившись вечером к обеду, Зоэ имела причину вспомнить другую поговорку отца: «Глупцы надеются на завтра, мудрые пользуются сегодняшним днем».
Бесполезно надеяться, что проблемы между ней и Робином разрешатся сами собой. Она должна поработать над этим, должна сделать его счастливым. Для Зоэ это было чуждое понятие, она больше привыкла к тому, чтобы угождали ей, чем наоборот. Но, утешала она себя, люди меняются. Поэтому сегодня вечером она перестанет краем глаза следить за Мерсером и думать всякие глупости. Вместо этого она будет кокетничать, и очаровывать Робина и заставит его радоваться этому непродуманному браку.
Она вошла в комнату одна, с любимой золотистой шалью на руке и увидела, что Робин стоит у окна с Джонет и ее дворецким. Робин выглядел бледным, но поразительно красивым в жилете слоновой кости — замечательно сдержанный выбор, учитывая вкус Робина.
Поприветствовав в дверях мистера Амхерста, Зоэ с улыбкой на лице пересекла комнату.
— Робин! — оживленно сказала она, взяв его за руку. — Бедняжка! Как ты себя чувствуешь?
Робин устало усмехнулся.
— Неплохо, — сказал он, высвобождая руку. — А как ты, старушка? Кстати, ты разодета в пух и прах.
Зоэ пригладила платье из золотистого атласа, несколько претенциозное для обеда в провинции. Но, несмотря на беспечный тон, глаза Робина были равнодушные, и она не увидела в них обычного одобрения.
— Спасибо, — тем не менее, сказала она, потом понизила голос. — Робин, я так рада тебя видеть. Я ужасно соскучилась.
— Поездка была тяжелой? — спросил он. — Я слышал, Рэннок потерял колесо.
— Да, в грязи.
Робин неопределенно улыбнулся и взял у Доналдсона два стакана хереса. Дворецкий неодобрительно нахмурился.
— Ужасная вещь грязь, — заметил Робин, вручив Зоэ один стакан. — У нас здесь была отвратительная погода.
— Да, твоя матушка говорила, был сильный дождь, — нетерпеливо ответила Зоэ.
— Но нам здесь дождь ужасно нужен, — продолжал Робин. — В Лондоне тоже дождь?
