она.
Камилла опустила голову.
— Ты не должна обвинять его, Ксантия. Наш брак — всего лишь сделка. Нужно просто с этим примириться.
Ксантия, стащив с плеч шаль, швырнула ее на спинку кресла, явно давая понять, что раздумала уходить.
— Вы оба могли бы постараться превратить его в нечто большее, и тогда мой брат не удирал бы из дома, — буркнула она. — И потом — мне не нравится, как он выглядит. Ему нужно больше отдыхать. В вечер вашей помолвки мне даже показалось, что у него вот-вот случится очередной приступ.
— Очередной? — Камилла не верила своим ушам. — И часто они случаются?
Ксантия, не дойдя до дивана, резко обернулась.
— Ну… точно не знаю. Киран, упрямый осел, никогда ничего не говорит. Твердит, что у него, мол, обычное расстройство желудка — ничуть бы не удивилась, зная, как наплевательски он к нему относится.
Камилла протянула руку к звонку.
— Ты побудешь у нас? — спросила она. — Тогда я прикажу подать чай. Сегодня довольно холодно.
Ксантия криво усмехнулась.
— Мои поздравления, дорогая. Ты быстро учишься. Во всяком случае, уводить разговор в сторону у тебя получается ничуть не хуже, чем у моего дражайшего братца.
Камилла невозмутимо улыбнулась.
— Так как насчет чая, Ксантия?
В ответ та с досадой закусила губу.
— Ладно, — буркнула она. — Все понятно.
— Извини, — тут же раскаялась Камилла. — Ты же понимаешь — мое положение в данном случае не из легких. Твой брат не любит меня. Думаешь, он меня послушает? Я ведь не имею на него никакого влияния — пока.
— Пока… — Губы Ксантии расплылись в улыбке. — Что ж, звучит многообещающе. Послушай, почему бы нам не отправиться на прогулку в парк? Я весь день проторчала в Уоппинге. А доктор только и твердит, что мне нужно больше бывать на свежем воздухе. — И она уже хорошо знакомым Камилле очаровательным жестом вновь положила ладонь на живот. Камилла почувствовала легкий укол зависти.
— Хорошо. Я только схожу за плащом.
Камилла вдруг поймала себя на мысли, что рада хоть ненадолго вырваться из этого дома — дома, в котором она надеялась найти убежище от всех жизненных бурь. На который заранее смотрела как на крепость, где она сможет укрыться от своего одиночества. А вместо этого ее ждало там одиночество еще более страшное, чем то, которое она знала прежде. Поэтому она приняла предложение Ксантии.
Не прошло и нескольких минут, как они шли вниз по Беркли-сквер. Редкие попадавшиеся им прохожие кутались в плащи и теплые пальто; подняв воротники до ушей, они старались укрыться от пронизывающего ветра с реки.
А чуть дальше, на Пиккадилли, жизнь била ключом, несмотря на промозглый холод, тротуары были запружены гуляющими, а на мостовой было не протолкнуться из-за экипажей и карет всех мастей. У воза с сеном сломалась ось, и оно золотисто-коричневой лавиной хлынуло на землю. Возчик ахнул, кучера, грозя ему кулаками, так и сыпали проклятиями, повозка, нагруженная бочонками с пивом, тщетно пыталась проехать, свернув на Сент-Джеймс-стрит, но застряла, и это окончательно ухудшило дело. А в самой гуще этого вавилонского столпотворения метались мальчишки- газетчики — вопя во всю глотку, они словно соревновались между собой, кому удастся обрушить на голову прохожих самые сенсационные новости.
Ксантия на всякий случай взяла Камиллу за руку, и обе женщины принялись проталкиваться сквозь толпу, стараясь не потерять друг друга в этой мешанине лошадей и карет. Но как только они, свернув за угол, оказались в Грин-парке, шум и гвалт остались позади, впрочем, и ветер тоже стих. Камилла улыбнулась — сестра Ротуэлла с каждой минутой нравилась ей все больше.
— Сколько тебе еще осталось до родов? — вдруг спросила она.
— О, еще несколько месяцев, — беззаботно бросила Ксантия. — А я уже растолстела как корова.
— Одно могу сказать — ты счастливая…
Ксантия как-то странно покосилась на Камиллу.
— Значит, ты хочешь иметь детей, — заключила она. — А сколько, если не секрет?
Камилла зябко закуталась в плащ. Щеки у нее вспыхнули.
— О, одного! — прошептала она смущенно. — Я была бы совершенно счастлива, если бы у меня был хотя бы один.
— Зная, что собой представляет мой брат, дорогая, я бы поспорила, что вряд ли дело ограничится одним, — сухо хмыкнула Ксантия.
— Ротуэлл любит детей?
— Нет. Скорее, он любит… — Ксантия, осекшись, вдруг заморгала. — О, выкинь это из головы! — спохватилась она. — Я просто хотела сказать, что Ротуэлл полюбит детей, как только они появятся на свет. Просто позволь ему с надеждой смотреть в будущее, хорошо?
— А что, сейчас он уже не надеется? — спросила Камилла. — Прости, Ксантия, но твой брат выглядит… как бы это сказать?…
— Измученным? — с кривой улыбкой подсказала Ксантия.
— Нет, — нахмурившись, пробормотала Камилла. — Мы, французы, обычно в таких случаях говорим desole.
— Печальным?
Камилла покачала головой:
— Это больше, чем просто печаль. Вернее, печаль, которая остается в душе после большого горя. Та, которая оставляет пустоту в сердце.
— Ах, вот оно что. — И Камилла вновь заметила, что Ксантия как-то странно поглядывает на нее.
Они шли не спеша. Разговор сам собой угас. Налетевший откуда-то легкий ветерок игриво трепал волнистую прядь, выбившуюся из-под шляпки Ксантии. Камилла зябко передернула плечами — на душе у нее почему-то стало тяжело. Как будто между ними осталось что-то недосказанное.
Вдруг Ксантия, глубоко вздохнув, схватила Камиллу за руки.
— Послушай, ты любишь моего брата? — в упор спросила она.
Камилла покачала головой.
— Не знаю, — пробормотала она, очень надеясь, что не покривила душой. — Я ведь почти не знаю его.
— Многие женщины считают, что он очень красив, — буркнула Ксантия. — Особенно те, кому по душе суровые, немногословные мужчины. А таких женщин немало, ты же знаешь.
— Например, миссис Эмброуз, — подсказала Камилла. — Боюсь, твой брат влюблен в нее.
Ксантия резко остановилась, глянула на Камиллу и вдруг разразилась смехом.
— Господи, конечно, нет! В эту драную кошку?!
Они заметили одиноко стоявшую скамью. Повинуясь внезапному импульсу, Ксантия, схватив Камиллу за руку, потащила ее за собой.
— Давай посидим, — предложила она. — Знаешь, я хочу кое-что тебе сказать.
— И что же это? — спросила Камилла, невольно заинтригованная таким началом.
Ксантия нерешительно покусывала губу.
— Вообще-то я не должна тебе этого говорить, — призналась она. — Но я считаю, ты должна это знать.
— Что заставляет меня предположить, что речь пойдет о чем-то таком, что обязан был рассказать твой брат, — вздохнула Камилла. — Думаю, я вряд ли ошибусь, если предположу, что он не станет этого делать.
По тому, с каким облегчением улыбнулась Ксантия, Камилла поняла, что угадала.
— Ты ведь уже поняла, что я не сплетница.
— Мне бы это и в голову не пришло.
Ксантия помолчала, будто собираясь с мыслями, взгляд ее затуманился, устремившись в прошлое.
— Когда-то мой брат был влюблен, — запинаясь, проговорила она. — Во всяком случае, мне так казалось. На самом деле все было гораздо хуже — он был просто одержим ею. Но тогда он был еще очень молод — и поэтому наделал кучу ошибок.
— С молодыми это случается, — грустно кивнула Камилла. — Любить вообще тяжело, а когда ты очень молод, особенно. Кажется, что весь мир против тебя. Все превращается в трагедию.
— Да… трагедию. — Ксантия кротко, словно маленькая девочка, сложила руки на коленях. — Так вот, Киран окончательно потерял из-за нее голову… Из-за матери Мартиник, — призналась она. — Впрочем, из-за нее многие теряли голову: достаточно было мужчине только увидеть ее, как все — пропал, — хмыкнула она.
Камилла озадаченно нахмурилась.
— Да, но разве она не была… женой вашего брата?
— Нет. — Ксантия покачала головой. — Нет, тогда еще не была. Сначала Люк просто жалел ее. Ее звали Аннамари, и она была необыкновенной красавицей.
— Француженка?
Ксантия опять как-то странно посмотрела на нее.
— Нет, не француженка, — пробормотала она. — Вернее, не совсем. В юности Аннамари была на содержании у одного весьма богатого человека, судовладельца. Они жили во французской Вест-Индии. Это и был отец Мартиник.
— Бог мой! — ахнула Камилла, немедленно проникнувшись сочувствием к девушке. — Надеюсь, об этом никто не знает? Нужно держать это в тайне — хотя бы ради вашей племянницы.
— Здесь, в Англии, об этом не известно ни одной живой душе, — сказала Ксантия. — Но на островах об этом догадывались. Ходили сплетни. Когда Аннамари надоела ему, этот француз отослал ее — и ее, и ребенка, а вместе с ней и нескольких слуг — на Барбадос, подарив ей на прощание парочку старых судов. Сказал, пусть, мол, продаст их, когда доберется до Барбадоса. Но Аннамари не стала их продавать. Она решила, что станет перевозить на них ром и сахарный тростник — сама станет судовладельцем, — и даже наняла двух капитанов. Вот так она и познакомилась с Люком. Он вечно торчал в порту, к тому же у него была деловая хватка. Люк попытался научить ее зарабатывать деньги, чтобы она больше не нуждалась ни в ком.
— Красивым женщинам обычно это не нужно, — сухо бросила Камилла. — Неужели она не могла найти мужчину, который бы содержал ее?
— Киран предлагал ей это, — поспешно сказала Ксантия. — Много раз. В те годы он был совсем мальчишкой… а она вскружила ему голову, впрочем, как и всем мужчинам в Бриджтауне. Но Аннамари понимала, что красота не вечна —
