Гитлера, но обнаружил, что фюрер лишь ужесточил свои требования и обещал начать войну еще до конца сентября, если Чехословакия тотчас же не согласится на полную немецкую оккупацию Судетской области.
В Париже три министра кабинета: Мандель, Рейно и Жан Шампетье де Рибе, в знак протеста против французской политики собирались подать в отставку. Но 24 сентября чехи объявили мобилизацию, и французы тоже начали призывать резервистов. Мандель объяснил Сурицу, что объявление о его отставке отложено. Он сказал также, что главным виновником французской «капитуляции» был Бонне: он «намеренно искажал позицию СССР и, в частности, скрыл предложение [Литвинова] созвать совещание генеральных штабов». На Даладье тоже нельзя было рассчитывать, он был «слаб и нерешителен». По утверждению Сурица, «группа Манделя-Рейно» готовилась начать широкую обвинительную кампанию против пораженчества Бонне. Таким образом, ситуация несколько улучшилась.85
Фиппс продолжал выступать среди французских политиков в защиту британской позиции. Он рассказывал Эррио о том, что чистки вконец ослабили Красную армию; хотя может быть, британский посол и не знал об успехе советских вооруженных сил в схватках с японцами на манчьжурской границе. Эррио ответил: «В годы Французской революции мы расстреляли множество генералов и это пошло нам только на пользу. Я думаю, что если бы генералов расстреляли еще больше, это пошло бы французской армии только на пользу».86 И даже не в том дело, добавил Эррио, наносят или не наносят чистки вред Красной армии. Франции все равно нужен союз с Советами против нацистской Германии. Это всегда было главной линией Эррио, его idee fixe еще с начала 20-х годов.
В Лондоне 24 сентября Галифакс сообщил Масарику о мнении премьер-министра, что Гитлер показался ему человеком, с которым можно договариваться, и если уж он получит Судетскую область, то обязательно оставит Европу в покое. Масарик не поверил своим ушам, поэтому Галифакс повторил слово в слово. Чешский посланник во всех подробностях сообщил об этой беседе советскому поверенному в делах, который тут же послал отчет в Москву. Это «аукционный торг между Гитлером и Чемберленом», сказал Масарик Черчиллю.87 На следующий день Ворошилов проинформировал советского военного атташе в Париже о частичной военной мобилизации на польской границе и приказал передать сообщение об этом Гамелену. К концу сентября советская мобилизация дала уже довольно грозную силу, включая шестьдесят пехотных дивизий, шестнадцать кавалерийских дивизий, три танковых корпуса, двадцать две танковые бригады и семнадцать воздушных бригад, рассредоточенных вдоль границ Польши и Румынии.88 Собирались ли эти силы выступить и при каких обстоятельствах, оставалось открытым вопросом. Но все равно эти военные приготовления выглядели внушительно на фоне британских, потому что англичане были готовы предоставить французам лишь две частично укомплектованных дивизии — да и те не были даже отмобилизованы.
Когда Чемберлен вернулся в Лондон, он столкнулся с несговорчивым кабинетом, который не хотел идти на поводу у гитлеровского ультиматума. Даладье и Бонне совершили еще одно «паломничество» в Лондон, чтобы провести еще одну, ничего не решившую встречу, на которой французский премьер был так же несговорчив, как и чемберленовский кабинет. 26 сентября Форин офис опубликовал коммюнике с предупреждением, что если Гитлер атакует Чехословакию, то Франция будет обязана прийти ей на помощь, а Британия и Советский Союз выступят на стороне Франции. В Париже могли подумать, что это британское коммюнике следует поддерживать и приветствовать, поэтому оно пришлось очень не по нраву Бонне. Он попытался воспрепятствовать его публикации во французской прессе и распустил слух, что коммюнике было сфабриковано Ванситтартом. «Миротворческая» пресса, как и следовало ожидать, подхватила эту присказку. Мандель открыто обвинил Бонне в несостоятельности и измене. А Бонне считал, что Мандель, Рейно и другие, кто разделял их взгляды — просто «безумцы». Он обращался к депутатам в Собрании: «Вы... должны остановить эту войну; мы идем прямо к катастрофе. Эта война была бы преступлением». Кроме того, Бонне, имея хорошие связи в журналистских кругах, поощрял прессу выступать против жесткой линии в отношении Германии.89
Чемберлену тоже не нравилось коммюнике Форин офиса и он не переставал обхаживать тех из своих коллег, которые не имели склонности капитулировать. 26 сентября Вильсон вернулся в Берлин с новым письмом от Чемберлена, чтобы найти там разгневанного Гитлера, который снова пригрозил войной еще до истечения месяца, если Чехословакия не капитулирует. В Париже политический директор министерства иностранных дел Репе Массильи, отнюдь не сторонник Бонне, узнав об этой последней инициативе, проинформировал об этом Осусского, охарактеризовав ее как всего лишь очередное мирное предложение за счет Чехословакии.90 В тот же самый день, 26 сентября, Виемен представил министру авиации доклад, в котором говорилось, что французские военно-воздушные силы не смогут выстоять в схватке с люфтваффе. Естественно, что Франция не хотела в одиночку выступать против «германского колосса», как выразился консерватор Ченнон. Следовало принять во внимание и то, что каждого солдата противника французы считали за двух, а относительно боеспособности чешской и советской армий были весьма невысокого мнения. Кроме того, иногда возникала прямая зависимость между просто нежеланием воевать и нежеланием воевать в союзе с Красной армией. В октябре, когда мюнхенский кризис был преодолей, Виемен советовал, чтобы Франция вообще «порвала с Советами».91
27 сентября Суриц сообщил в Москву, что Бонне все еще продолжает «нащупывать новый компромисс», присовокупляя все больше чешской территории, с тем чтобы предложить ее Гитлеру. И Суриц добавлял: «Из кругов, близких к Манделю, передают, что Бонне на сегодняшнем заседании Совета министров вновь заговорил о том, что Франция не подготовлена, что ей придется принять на себя удар на трех фронтах и т. д.; это взорвало даже Даладье, а с Манделем дошли до открытой перебранки».92 На парижских улицах тоже было неспокойно. Фланден, бывший премьер, выпустил плакат, который был расклеен по всей столице: «Народ Франции... Тебя обманули! Темные силы устроили дьявольскую западню... чтобы сделать войну неизбежной...» Призывы доходили до советов сопротивляться мобилизации, и полиция получила приказ убрать плакат со стен; однако это не мешало Бонне принимать Фландена на Кэ д`Орсе.93
Новое осложнение возникло 22 сентября, когда французское правительство получило сведения о движении германских войск от польской границы и одновременной концентрации польских войск на границе Чехословакии. Для французов это могло означать открытую нацистско-польскую кооперацию или по крайней мере тайный сговор: нацистская Германия делала ставку на польский нейтралитет, а Польша рассчитывала захватить район Тешина, когда германские войска двинутся в Судетскую область. В тот же день Крофта информировал Александровского о концентрации польских войск и попросил советское правительство предупредить Польшу, пригрозив денонсацией советско-польского договора о ненападении от 1932 года.94
Однако советское правительство, должно быть, самостоятельно получило разведподтверждение об этих перемещениях польских войск, потому что уже с утра на следующий день Потемкин вызвал к себе польского поверенного в делах, чтобы сообщить ему о предупреждении, которого требовал Крофта.95 Потемкин также сообщил французскому послу об этом советском демарше. В последовавшей беседе Кулондр выразил осторожный оптимизм относительно перемен в англо-французской политике. Он надеялся, что Франция и Британия не станут больше делать уступок Гитлеру, и сказал Потемкину, что считает французский и советский договоры с Чехословакией вполне работоспособными документами. По словам Потемкина «Кулондр думает, что необходимо рассеять атмосферу обоюдного недоверия, возникшую в последнее время между СССР и Францией». Посол отметил, что если французская политика на самом деле изменится (как он надеялся), то обе стороны смогут работать в тесном сотрудничестве. Неудивительно, что Кулондр не поделился этими своими надеждами с Бонне.96
Советское предупреждение отнюдь не уменьшило польских вожделений относительно Тешина. Поляки считали, что англо-французы бросят Чехословакию на произвол судьбы, и тогда Советский Союз ничего не сможет сделать. Но французы и англичане были тоже обеспокоены польской позицией, особенно учитывая, что благодаря этому кризис мог выйти из-под контроля и привести к войне, в которой Польша выступит на стороне Германии. Советская пресса также преподала полякам урок, в том смысле, что не стоит желать
