другому того, чего не желаешь себе. Ведь не только в Чехословакии есть национальные меньшинства, отмечали «Известия», в Польше тоже достаточно украинцев. И что скажет полковник Бек, если эти украинцы потребуют плебисцита, чтобы определить свое будущее?97
Полковник Юзеф Бек был польским министром иностранных дел и главным помощником маршала Юзефа Пилсудского, лидера польских националистов, который умер в 1935 году. Бек начал свою карьеру во время Первой мировой войны простым солдатом, но после войны стал все быстрее продвигаться на дипломатической службе и в 1932 году стал министром иностранных дел. Как и Пилсудский, Бек был из польских националистов, которые надеялись на возрождение Польши в качестве великой державы, каковой она была в XVI и XVII столетиях. Однако все их усилия были безуспешны, и эти неудачи сделали польских националистов раздражительными и вспыльчивыми. Они все время пытались вести государственные дела таким образом, будто Польша являлась великой державой — опасное поведение в 30-е годы, на фоне усиливающейся Германии, у которой все больше пробуждался хищнический аппетит. В конце 30-х Бек стал все больше склоняться на сторону Германии, что и привело Польшу к конфронтации с Советским Союзом. По существу, польское правительство попыталось проехаться на спине тигра и в конце концов не удержалось на ней. И если бы Польша в это же время окончательно испортила отношения со своим вторым великим соседом — Россией, это ввергло бы ее в настоящую опасность.
Бек был темной лошадкой почти для всех в Европе. Французы и англичане не доверяли ему и это чувство было единодушным. В личной жизни он был этаким высокомерным денди со склонностью к питью и прекрасному полу. Литвинов считал его нацистским прихвостнем. Тем не менее, если уж Советский Союз придерживался политики коллективной безопасности и более тесных отношений с Францией, ему приходилось время от времени делать попытки улучшить отношения и с поляками. Ибо советское руководство знало, что Польша была одним из главных источников осложнений в рамках франко-советского договора о взаимопомощи. Бек не отвечал на советские инициативы. А польская оппозиция коллективной безопасности и польские заигрывания с нацистской Германией в наибольшей степени раздражали советских и французских дипломатов и в итоге привели в сентябре 1939 года к исчезновению самой Польши.
На встрече с британским послом 24 сентября Бек сказал, что Польша не собирается «связывать себе рук» в отношении Тешина; «у нее нет никаких воинственных намерений, но она не может согласиться с тем, что германские требования будут удовлетворены, а Польша не получит ничего». Говоря другими словами, Бек заявил, что не собирается предоставлять Германии исключительных прав при растаскивании Чехословакии. Во всяком случае, добавил Бек, беспокоиться тут не о чем, потому что чешское правительство уже заявило устно польскому посланнику в Праге, что оно в принципе согласно уступить Польше упомянутые территории. Поляки пользовались и другими способами доведения своих намерений до сведения Парижа: когда французский военный атташе обратился за сведениями о передвижении германских войск, его коллега сведений не дал, учитывая позицию Франции относительно Тешина. Если Германия войдет в Чехословакию, добавил этот офицер, Польша воспользуется всеми преимуществами ситуации и будет действовать в своих собственных интересах.
Французский посол в Варшаве, Леон Ноэль, сообщал, что в польском правительстве возникли острые разногласия по тешинскому вопросу между умеренными и твердолобыми. Пока умеренные одерживают верх, говорил Ноэль, и чтобы не допустить победы сторонников жесткой позиции, Франции следует уговорить чехов принять польские требования. Однако чехи могли возлагать надежды на то, что действия Польши вызовут советскую интервенцию, что в свою очередь бросит Польшу в германский лагерь и приведет к «войне идеологий», в которой на стороне Германии примет участие Италия. Кулондр не соглашался с доводами Ноэля: если Польша собирается атаковать Чехословакию, она должна была заранее согласовать это с Германией, тогда советская интервенция будет только ответным ходом. Что касается Италии, то советские действия скорее отпугнули бы ее от участия в войне. Бонне, несмотря на доводы Кулондра, был готов выступить в качестве посредника и убеждать чехов отдать Тешин, если Польша согласна «примкнуть к другому лагерю».98
Пока разыгрывался этот бездарный спектакль, Кулондр 24 сентября рекомендовал Парижу незамедлительно начать штабные переговоры с Советским Союзом и три дня спустя повторил свои рекомендации. Хотя чиновники с Кэ д`Орсе поддерживали рекомендации Кулондра, замначальника французского генштаба генерал Кольсон не желал видеть, как Красная армия начнет развертывать свои позиции на польской границе, пока Польша все еще не решила, какой стороны придерживаться. Но в самый напряженный момент кризиса, 28 сентября, Бонне послал Кулондру отрицательный ответ: предполагался только обмен информацией между советским военным атташе в Париже и французским генеральным штабом — то есть, совсем не то, что имели в виду Кулондр или Литвинов.99
В то время как Бонне отказался от штабных переговоров, чешское правительство отвергло годесбергский ультиматум Гитлера: это было слишком унизительно для Праги. 28 сентября утренние лондонские газеты объявили о мобилизации на флоте, а Красная армия продолжила концентрировать свои силы на границе с Польшей. Это было похоже на войну. Однако в самый последний момент Чемберлен сумел сберечь мир, попросив еще об одной встрече с Гитлером, и обратился к Муссолини за помощью в ее организации. Во второй половине дня, 28 сентября, Чемберлен с облегчением узнал, что Гитлер согласен встретиться в Мюнхене. «В воздухе чувствуется, — сообщал Майский, — что Чемберлен готовится к новой капитуляции по чехословацкому вопросу...». Тори отнеслись к этому совершенно иначе, как заметил Ченнон: после оглашения этой новости в палате общин, «депутаты вскочили с мест и в едином порыве восхищенного ликования выразили свое одобрение. Мы стояли на наших скамьях, размахивали бумагами и кричали — пока не охрипли...». «Невилл сумел в одиночку отразить нашествие 'псов войны', — говорит Ченнон. — Он казался нам воплощением св. Георгия». Старый добрый Зонтик! 29 сентября Галифакс сообщил Майскому, что Чемберлен согласился отправиться в Мюнхен даже без консультаций с французами. Британское правительство не предполагало и советского участия, зная, что Гитлер не принял бы такого варианта, и тогда «последний шанс» предотвратить войну был бы утрачен.100
Результаты мюнхенской конференции хорошо известны. Не считая некоторых мелочей, Гитлер получил все, что требовал. Чемберлен полагал, что это был великий триумф здравого смысла и громадный шаг в англо-германском взаимопонимании.101 Оставалось развязать последний узелок — желание Польши получить Тешин. 30 сентября польское правительство огласило ультиматум. Это не понравилось Бонне, в особенности после того как он уверил польского посла в Париже Лукасевича, что французское правительство сделает все возможное, чтобы достичь «полюбовного урегулирования». Но Бонне проглотил свое раздражение и нажал на чехословацкое правительство, принуждая его согласиться. И не страдая дальновидностью, все же отметил, что поляки могут пожалеть о своих действиях, когда однажды с ними обойдутся точно так же.102 В Москве Кулондр, не зная ничего этого, обратился за разъяснениями к Потемкину. «Это другая капитуляция», — сказал ему Потемкин по телефону. Чехи капитулировали и поляки уже заняли район Тешина. Потемкин, по словам Кулондра, намекал, что чешская капитуляция устранила все основания для советского вмешательства.103 Как быстро может меняться время: всего несколько месяцев спустя сама Польша из агрессора стала жертвой. «Погрязши в подлости», говорил Черчилль, польский стервятник подбирал объедки нацистской падали.104
Все было кончено. Брошенная всеми Чехословакия капитулировала. «Германский диктатор, — говорил Черчилль, — вместо того, чтобы самому хватать куски со стола, удовольствовался тем, что ему поднесли их на блюде». Оставалось только подсчитать барыши и потери. Чемберлен был вполне удовлетворен своими трудами, хотя и чувствовал «приятное утомление» после всех предпринятых усилий. Это «почетный мир», «мир для нашего поколения», говорил он лондонским толпам. «Старина Невилл!», — ликовали они. «Просто потому, что он свой в доску парень...», — пели они.105 В начале октября Чемберлен объявил в палате общин о победе и начале англо-германского взаимопонимания. Альфред Дафф Купер, первый лорд адмиралтейства, который в знак протеста подал в отставку, Черчилль и другие осудили мюнхенское соглашение как однозначное и катастрофическое поражение. Черчилль был наиболее красноречив: «Это пока что наиболее печальное последствие того, что мы сделали и чего не успели сделать в течение минувших пяти лет — пяти лет пустопорожних добрых намерений, пяти лет
